Из каких-то своих соображений геодец решил поддержать игру. По крайней мере, он снова ответил:
– Не через полгалактики, а всего-то около четырехсот парсеков. А вы, Салливан, могли бы и подчитать материал. Знали ведь, с кем придется общаться.
«Если бы я знал! – мысленно взвыл Марк. – Я бы не книжки читал, а свистнул на корабле парализатор. Или лучше „перчатки смерти“.
– Ионнанитский крест – основной религиозный символ Геода, – дидактически продолжал Ван Драавен. – Он устанавливается на любой территории, принадлежащей церкви бога Освободителя. Я мог бы оставить на корабле-матке еду, одежду и медикаменты, а крест обязан был прихватить с собой.
– Чтобы привязывать к нему людей?
– В том числе.
– Что вы собираетесь сделать? Сжечь меня во славу бога Освободителя? Прирезать?
– Если бы так, – вздохнул геодец. – Все перечисленное я бы отлично мог проделать без посторонней помощи.
– А сейчас вы помощи дожидаетесь? От кого? От Павшей Звезды? От архангела с трубой и бубенцами?
– Нет. От вашего приятеля.
И тут словно что-то щелкнуло в голове Марка. Сложились кусочки мозаики: вчерашние оговорки ионна-нита, записи и бред старого викторианца, слова маленького Нарайи и вот этот крест, так отчетливо видный от скал в прозрачном рассветном воздухе.
– Вы думаете, что Нарайя придет меня спасать?
– Я в этом стопроцентно уверен.
Ну конечно. Человек, еще вчера говоривший в сердце голосом утабе, сегодня привязан к страшному, убившему отца кресту. Да в возрасте Нарайи Марк и сам побежал бы спасать любого, кто заговорил бы в его сердце голосом Чарльза Салливана.
– И вы считаете, что он обратится к секену? Вызовет на поединок вашего чертова Риберату?
– Ваша сообразительность, правда, слегка запоздалая, не устает меня поражать.
Плевать на насмешки!
– И вы уверены, что Освободитель придет?
– Если позвать как следует, он несомненно придет.
Этот ненормальный просто и методически выполняет свою работу Предтечи. Он тоже чокнулся. Все здесь чокнутые.
– Вы сумасшедший, – громко и обреченно сказал Марк. – И все здесь сумасшедшие. На этой планете люди сходят с ума.
Лжесвященник резко обернулся к нему. В свете солнца глаза Ван Драавена щурились, как у кошки, и горели так же ярко. Присмотрись – и увидишь тонкий вертикальный зрачок. Салливана пробрала дрожь.
– Говорят, сильные магнитные поля разрушительно влияют на человеческую психику, – промурлыкал Ван Драавен. – Я, к сожалению, не могу подтвердить или опровергнуть это утверждение, потому что человеком отнюдь не являюсь.
– Да? А кто же вы такой?
Школьница, щебечущая с маньяком. Это безнадежно.
– Как бы мне вам представиться? – протянул лжесвященник, все так же по-кошачьи щурясь. – Может быть, сыном дьявола?
Марк вздрогнул так, что покачнулось врытое в землю основание креста.
– Что, не нравится? Вы полагали, что я не замечу ваши шашни с моим папашей? Что он вам обещал за меня – силу? Власть? Бессмертие?
– Дьявола не существует, – выдавил Марк.
– Тут я с вами абсолютно согласен. Дьявола, конечно, не существует. Но что он вам все-таки обещал?
– Вы хотите предложить мне вдвое больше?
– Закатайте губу, Салливан. Я хочу вас предупредить. Я, собственно, уже предупредил вас: не связывайтесь с тем, чего не понимаете.
– Да я ничего не понимаю! – рявкнул Марк, раскачивая что было сил крест.
– Тем более не связывайтесь, – уже мягче добавил лжесвященник. – Потому что результат вас не обрадует.
– А что меня обрадует – смерть на кресте?
– Это хотя бы поэтично.
Улыбкой геодца можно было поджечь город. Два города с пригородами в придачу.
Но здесь не было городов. Только поселок с убогими хижинами, такими эфемерными в жарком струящемся воздухе, что, кажется, взойди солнце повыше – и поселок растает, как фата-моргана. Лишь скалы казались твердыми и основательными, крепко вгрызшимися в бурую землю. От скал к белой разделительной цепочке камней двигалась маленькая фигурка.
Он шел совершенно один, хотя наверху, на узкой каменной кромке, наконец-то показались и остальные утесники. Два десятка жалких горбатых фигур. Но идущий не выглядел жалким. Только очень одиноким и очень маленьким.
– Отпустите меня! – взвыл Марк. – Отпустите или убейте, но его не трогайте!
– Вот когда в вас проснулись родительские чувства. – Лжесвященник ухмылялся, но как-то неуверенно, словно происходящее его не слишком смешило. На землянина он не смотрел. Он следил за мальчишкой.
Марк отчаянно и бессмысленно прокричал, то ли вслух, то ли в сердце: «Нарайя! Брысь отсюда! Уходи, не надо мне помогать!» Ответа он не услышал, но ощутил спокойную уверенность, исходящую от пацана. Нарайя знал, что делает. Или ему казалось, что знает. Такой надежностью веяло от него, что Марк на секунду усомнился – а вдруг? Чертовски захотелось поддаться мгновенному чувству, поверить, что хоть кто-то здесь понимает, что происходит. Нет. Марк стиснул зубы и, закрыв глаза, попытался набросить «узы». Если парень не желает развернуться сам, придется его развернуть… «Узы» соскользнули, едва коснувшись маленького утесника. То ли у Марка совсем не осталось сил, то ли решимость мальчишки стоила усилий десятка самых крутых операторов. Вывернув шею, Марк различил жесткий профиль лжесвященника и прошипел:
– Не смейте, Ван Драавен! Если вы к нему прикоснетесь хоть пальцем…
– То что? – Геодец наконец обернулся. Взгляд у него был сумрачный.
– Что, Салливан? Ваша голова будет прикатываться ко мне ночью и кусать за голые пятки? Да не дергайтесь вы так, все равно не вырветесь. А за мальчика не беспокойтесь. Если я не ошибаюсь – а я ошибаюсь довольно редко, – его ждет великое будущее. О вас я бы этого не сказал.
«Меня ничего не ждет, – подумал Марк. – Я сдохну сегодня, так или иначе». И он знал, что это правда. Некогда у гэллоуэйских О'Салливанов был пророческий дар. Многие из них предвидели день и час своей смерти. И вот когда он вновь прорезался, этот проклятый дар, – на забытой людьми и богом планетке, в двух шагах от скалящейся в улыбке смерти. На смерти была черная священническая сутана. Может быть, так умирали пра-пра-пра-прадеды и прабабки Марка – у столба, на костре, под вой толпы и мерное бормотание святого отца. Может быть, так умер тот, чью память пробудила в его генах поющая магнитосфера планеты.
– Нет, – неожиданно и отчетливо произнес лжесвященник. – Тот Марк Салливан умер не так. Он сам поджег много костров. Ваш предок был инквизитором.
– Жаль, что он не добрался до тебя, бесовская тварь, – прошипел Марк.
С него, как кожица с обожженного яблока, сползали десять веков изгнания, налет чужого слова и смысла, мнившийся таким прочным – и оказавшийся шелухой. И лезло из глубины, изнутри то древнее, гэльская ярость и гэльское тяжелое упрямство, то, что заставляло Ангуса Салливана, захлебываясь, пить четвертую бутылку виски на поминках собственного сына, то, что бросало Шеймаса Салливана вон из дома, на полицейские шокеры и силовые щиты заграждения, и тысячи тысяч других Салливанов – цепочка, уходящая в века. Серебряный ионнанитский крест задрожал, но пока держался.
