— А почему бы мне не явиться к его величеству? А что, назову себя, расскажу, что отца убили лигисты за верность престолу… Заодно расскажу, как мы выиграли этот бой против Энриха!
— А что ты помнишь о схватке?
— Честно сказать, ничего не помню. Я рассердился, очень… а потом… не помню, но уж точно знаю — я сегодня убил многих. Вот пойду к королю…
— Брось, родич, — рассудительно заметил Ридрих. — Зачем тебе?
— Ну как же! Я барон Игмор…
— Понимаешь, глядя на тебя, ни за что не верится, что ты дрался как герой романа. Да и что ответит король?
— Что?
— Nomina sunt odiosa…[47] Ну, допустим, ты докажешь, что ты — наследный барон Игмор. Тебе дадут коня, шлем с перьями и зачислят в свиту его величества. Там ты будешь прозябать в толпе дворян, изгнанных лигистами из владений. Я думаю, таких немало околачивается при дворе. Ну, раз или два тебя пошлют куда-то с поручением, и только! А в отряде Риллона мы частенько будем драться.
Отфрид оживился:
— Пожалуй, ты прав!
— Еще бы. Est socia mortis homini vita ingloria![48] Я, знаешь ли, хочу повстречать на поле боя графа Оспера. Это из-за него погиб мой отец… и твой.
— Ты прав! Клянусь чем угодно, ты прав! — В волнении Отфрид приподнялся у костра, и снова Ридриху почудилось красноватое свечение в глазах кузена. — Мы останемся с наемниками и будем убивать! Да, мы будем много убивать!
* * *
Людям Риллона позволили отдыхать две недели, затем капитан получил приказ занять позиции поближе к лагерям лигистов. Серьезных боевых действий не велось, но частенько вспыхивали стычки между наемниками и небольшими бандами мятежников, пробирающимися к Фэ-Давиано. Риллон неизменно одолевал — впрочем, разбитые группы лигистов больше напоминали разбойничьи шайки, чем отряды регулярной армии. В сущности, это и были банды бродяг, сперва собиравшихся поживиться под знаменами Лиги, а теперь вынужденных промышлять на свой страх и риск. Дела у мятежников шли все хуже, даже важные сеньоры, вдохновители восстания, с трудом могли прокормить своих людей, а уж о случайных соратниках, прибившихся к армии, никто не думал заботиться. В поисках пропитания оборванцы разбрелись по округе, пытались пробраться к Фэ-Давиано…
Люди Риллона, встретив таких бродяг, избивали их без пощады, а капитан после всякой «славной победы» отправлялся в ставку его величества — доложить об успехе. Он даже вызубрил «Veni, vidi, vici»[49] и повторял всякий раз, к месту и не к месту. Коротышку принимали довольно холодно, но по-прежнему хвалили его рвение, сулили в будущем — когда королевская власть восстановится — земли, титулы и должность при дворе. Должно быть, наглый хвастун надоел всему окружению короля, но его терпели — заслуги удачливого наемника были в самом деле велики. Уже стало совершенно очевидно: получи Лига вовремя обоз с провиантом, короля наверняка бы выбили из Фэ-Давиано, сил у Лиги месяц назад было довольно. Но голодные, не получающие жалованья солдаты отказались идти на штурм мощных городских укреплений, да и недуг главы бунтовщиков герцога Энриха обернулся раздором среди руководителей Лиги. Мятеж выдыхался, страна изнемогала от междоусобиц, морем в Фэ-Давиано прибывали посланцы из провинций — даже те вельможи, что поначалу благосклонно приняли известие о Лиге Добра и Справедливости, теперь сообщали, что поддержат его величество, буде роялистская армия явится в их края… Однако король выжидал. То ли его величество не вдохновляли вести о плачевном положении Лиги, то ли просто он боялся довериться случаю, если лигисты дадут сражение.
Отфрид проявил себя в боях отважным и удачливым рубакой. Он смело бросался на толпу врагов, оставляя там, где прошел, груды изрубленных тел, сам же отделывался разве что царапинами. Дрался юнец все тем же обломанным клинком из склепа. На привалах он часами старательно затачивал острие, но без успеха — меч так и остался обрубком. Точильные камни крошились в пальцах баронета, а клинок по-прежнему заканчивался поперечным сколом. Старый наемник как-то попытался научить паренька правильному обращению с точилом — в ответ на его бормотание, что, дескать, оружие нужно любить, а без чувства не выйдет хорошей работы, Игмор холодно отрезал: «Я не люблю. Я не люблю никого и ничего, я не испытываю чувств ни к оружию, ни к людям. Поэтому ни оружие, ни люди не могут мне повредить». Старик смешался, убрался прочь — с тех пор никто не рисковал давать советов удачливому молодцу.
Ридрих по-прежнему повсюду следовал за кузеном, Игмора это устраивало, странную неуязвимость паренька солдаты привычно объясняли тем, что Ридрих прикрывает баронету спину. Эрлайл уже доказал, что ловко владеет оружием, однако в его мастерстве не обнаруживалось ничего сверхъестественного — тем не менее наемники дружно предпочли списывать везение Игмора на доблесть спутника… Отфрид невозмутимо переносил отчужденность товарищей по отряду, словно в самом деле перестал испытывать какие-либо эмоции. Он был совершенно равнодушен к собственной внешности, мало интересовался добычей, ходил в чем попало, его нечесаную рыжую шевелюру узнавали издалека. Похоже, и лигисты уже начали избегать схватываться с наемниками, если замечали баронета. Предпочитали бегство.
Ридрих обзавелся трофейным оружием, подобрал вполне приличные меч и кольчугу. С родичем он общался все реже, уж больно странным и нелюдимым стал Игмор. А тот вовсе не тяготился одиночеством, но по-прежнему требовал, чтобы Эрлайл следовал за ним в схватках. Баронета тоже устраивало, что его неуязвимости и доблести есть такое объяснение. Он получал тройную оплату, Ридрих — двойную, и ветераны отряда не протестовали. Отфрида уже боялись, хотя никому из соратников юнец не сделал ничего плохого.
* * *
На севере сильнее ощущалось приближение зимы. С моря потянулись тучи, все чаще лил дождь, наемники перенесли стоянку дальше от дороги, на пригорок, и соорудили шалаши. Теперь набеги лигистов прекратились вовсе — то ли всех мародеров уже перебили, то ли уцелевшие отступили на юг. Главные силы мятежников засели в укрепленных лагерях и не тревожили солдат короля. Время от времени мимо лагеря Риллона проходили группы конных латников в цветах графа Мервэ, их высылали следить за неприятельскими войсками. Ходили слухи, что у солдат Лиги вышел провиант и им придется отступать.
Хмурые кавалеристы, кутаясь в длинные плащи с капюшонами, уходили в серую пелену дождя, их провожали сочувствующими взглядами. Всадники ежились, по темным накидкам стекали струйки воды… Тяжела служба у грозного графа, ничего не скажешь! Изо дня в день непогода заставляла наемников укрываться в шалашах, а угрюмые всадники проезжали мимо лагеря, и грязь летела из-под конских копыт.
