Так какого черта я мучился с Дианой, если не считал, что должен жить с постоянной болью?
В комнате стало невыносимо душно. Я достал из кармана пару долларов.
— Мне надо идти, — сказал я.
— Правда? Но мы ведь только…
Я выскочил наружу, не обращая внимания на приветственные крики с близлежащих столиков и выкрикивающую мое имя Диану. Оказавшись на парковке, я жадно вдохнул воздух, словно утопая во влажной ночи. И почувствовал, как кто-то схватил меня за руку.
Это была Диана. Она выбежала следом и теперь держала меня за руку, с тревогой вглядываясь в мое лицо.
Я направился к машине, но Диана так и не выпустила мою руку. Добравшись до места, я был порядком растерян. Растерян до такой степени, что даже не смог достать из кармана ключи. Фонари поплыли перед глазами, и я закрыл глаза.
Диана стояла передо мной, между мной и дверью, и держала за руку. Я чувствовал запах ее волос и тела. Чувствовал даже сквозь разделявшие нас слои одежды. Свободную руку она засунула в карман моих джинсов, чтобы достать ключи. Я задержал дыхание. От ее дыхания у меня на груди колыхнулась ткань рубашки. Она была там. Прямо там. Между мной и водительской дверью. Я превратился в статую — заключенный в мрамор человек, живой, с горячей кровью, но не способный разбить камень и пошевелиться.
Святое дерьмо.
Это было так больно. Но боль говорила о том, что я еще жив.
В любую секунду она могла открыть дверцу машины, повернуться, и невыносимая боль ушла бы, но я не хотел этого. Я хотел мучиться вечно.
Я чувствовал рукой ее пульс.
Наверное, вы бы посчитали, что от поцелуя меня удержал самоконтроль, но дело было не в том, что я хотел страдать. И не в том, что я хотел ее. Это было нечто большее.
Но потом меня осенило, что, если я подамся вперед, этот вид боли — боли от ожидания — может закончиться, но появится новая боль. Боль раскаяния и сожалений о той глупости, из-за которой я разрушил нечто чудесное.
В этом я был мастер. Разрушать мне удавалось особенно хорошо.
Я сделал глубокий вдох, она тоже. Я подался вперед и поцеловал ее. Она ответила на поцелуй, и все — и машина, и закусочная, и даже Уин — исчезло. Это было прекрасно и ужасно одновременно. Сбылось то, о чем я мечтал неделями, и то, чего боялся. Начало и конец слились воедино.
Она ответила на поцелуй, и я ощутил ее улыбку. Только боль, которую она во мне вызывала, никуда не ушла, она становилась лишь сильнее и сильнее.
Диана ворвалась ко мне в комнату в тот момент, когда я уже заканчивала упражнения на растяжку. Наступила середина июля. Времени оставалось слишком мало, и, хотя с момента заклинания прошло уже два месяца, никаких положительных сдвигов в упражнениях так и не произошло. Я накинула поверх купальника болеро, стараясь подавить нарастающую внутри панику. Иногда мне удавалось справиться со стрессом усилием воли. Хотя я предпочитала остановиться на полпути и поболеть несколько дней, валяясь калачиком на полу и горько рыдая.
Диана бросила сумочку на пустую кровать и нервно зашагала по комнате, изучая каждый объект так внимательно, словно и не провела здесь пятьдесят процентов времени за последние десять лет. На ее лице отражалась целая лавина эмоций. Я даже не могла точно определить, хочет она смеяться, плакать или кричать.
— С тобой все в порядке? — спросила Диана, глядя мне прямо в глаза. И сразу же отвела взгляд, словно заметив что-то боковым зрением. — Мы так и не поговорили на ярмарке. Как все прошло?
Я невольно вцепилась в пульсирующее запястье.
— Я в порядке. Все хорошо.
— Тебе не обязательно быть в порядке.
Я рассмеялась.
— Иногда мне хочется, чтобы окружающие были чуть менее эмоциональными, заботливыми и чуткими.
— Могу стать холодной и отстраненной.
— И правильно. Сделай милость.
Она скрестила руки на груди и нахмурилась, но через несколько секунд расхохоталась и плюхнулась обратно на кровать.
— Что такое? — спросила я.
Она обняла себя руками и уставилась в потолок.
— Можешь смеяться надо мной.
— Я не стану.
— Станешь, когда узнаешь, в чем дело.
Я ущипнула себя за нежную кожу на обратной стороне локтя. Глупая, глупая прежняя Ари. Неужели я насмехалась над ней раньше? В тот год, когда встречалась с Уином. Неужели дразнила ее? Заставляла ее плохо о себе думать? Неужели мы так отдалились друг от друга из-за какого-то тупого непонятного бойфренда, что она перестала от меня зависеть?
Мне хотелось убить себя прежнюю. Как она посмела так вести себя с моей лучшей подругой. Как посмела убедить Диану в том, что она не может рассказать мне все, что угодно?
— Испытай меня, — сказала я.
Она закрыла лицо руками и застонала.
— Ты не поверишь, если я расскажу.
— Расскажешь о чем?
Она сделала глубокий вдох, и улыбка осветила ее лицо.
— Думаю, мы с Маркосом влюблены друг в друга, — сказала она.
Я не засмеялась. Я просто не могла пошевелиться от шока.
— Скажи что-нибудь, — попросила Диана.
Я сглотнула.
— Это… вау.
— Ты мне не веришь. — Улыбка Дианы поблекла.
— Дай мне секунду, Диана.
— Когда ты говорила, что вы с Уином любите друг друга, я тебе верила.
Я решила, что уместней всего было бы выразить сомнение.
— Да брось. Я никогда не падала на твою кровать с заявлением, что мы втюрились друг в друга.
Диана продолжала улыбаться, и я поняла, что попала в цель. Порой старая Ари вовсе не казалась такой уж загадочной.
— Расскажи мне, как это произошло, — попросила я.
— После пляжного костра мы проводили кучу времени вместе, и… — Она вдруг осеклась и посмотрела на меня. Улыбка тут же исчезла с ее лица. — Знаешь, нет. Я не стану изливать тебе душу до тех пор, пока не получу кое-какие ответы. Маркос рассказал мне про деньги, которые одолжил Уину, те деньги, которые ты потратила. Что ты с ними сделала? И зачем тебе понадобилось еще? У тебя какие-то неприятности?
В комнате как будто похолодало, я почувствовала, как в шее образовался мускульный зажим.
— Я не могу тебе рассказать.
— Брось, Ари. Я не собираюсь рассказывать Маркосу. Ты можешь мне довериться.
— Я не хочу, чтобы ты переживала за меня.
— О, пожалуйста. Замолчи сейчас же! Я и нужна для того, чтобы за тебя переживать. Именно для этого и существуют лучшие подруги. Господи, Ари. Твой парень умер. А тебе нужны деньги — куча денег. — Она затеребила одеяло. — Расскажи мне. Позволь мне самой решать, стоит ли беспокоиться.
Однажды в седьмом классе мы с Дианой остановились после школы поесть мороженого, а потом еще час провели на пляже. Когда мы наконец дошли до Дианиного дома, миссис Норс кричала, как потерпевшая. «Каждую секунду, пока вас нет, я переживаю», — сказала она. Это казалось каким-то сумасшествием, и в то же время… Говорило о заботе. Я передразнивала ее еще несколько месяцев, и мы вместе хохотали, но каждый раз, когда я повторяла эти слова, меня настигал приступ боли. Внутри жило неясное, но неотвратимое понимание того, что никто и никогда не станет так обо мне беспокоиться.
