В день теперь каждому защитнику крепости полагалось две горсти сушеных фруктов и миска похлебки из сушеной крови, пшеничной крупы и кусочков замороженной конины. И похлебка была до того жидкой, что ее можно было пить, а не хлебать ложкой. Чтобы как-то отвлечься от мыслей о еде, девочки много болтали. Однажды Аник рассказала Уте о Тамил и о предсказании.
7.
Предсказанием Ута заинтересовалась очень — она была мудрой девочкой, но все-таки девочкой, и, как любая девочка, верила в гадания, приметы и сны. В Горного Короля она тоже верила больше, чем в неизвестно какого мужчину, сбившего с толку Тамил.
— Если бы это был кто-то из своих, то он бы пропал одновременно с Тамил, так ведь? — рассуждала она. — И мы бы об этом узнали. А из чужих — кто мог увидеть ее из чужих мужчин, если она никогда еще не покидала крепость, где? Может быть, приезжал кто-то в гости?
— Я не помню, — сказала Аник. — Я была тогда еще маленькая, но гости случались так редко, что, я думаю, я запомнила бы.
— Значит, ей просто не было случая с кем-нибудь познакомиться, — продолжала Ута свои рассуждения. — Значит, это был неизвестный. А я не думаю, что какой-то неизвестный мужчина, только услышав о красоте твоей сестры, бросился сюда, чтобы ее похитить. Так только в сказках бывает, и в песнях.
— Но ведь и Горный Король — из сказок. Кто его видел?
— Ну, Горный Король может покинуть свою пещеру только раз в сто лет, — сказала Ута. — Это всем известно. И показывается он только тем девушкам, к которым сватается. Ко мне он не сватался, и я его не видела. Если бы я попала когда-нибудь в Дан… — задумчиво произнесла она и замолчала.
— То что? — нетерпеливо спросила Аник.
— Я бы очень хотела поговорить с какой-нибудь колдуньей. Мне кажется, я бы тоже смогла — ну, как они, видеть. Ведь их по правильному называют не колдуньями, а смотрицами.
— А что они видят?
— Ночные тени, что же еще, — усмехнулась Ута. — Обычные люди не могут их заметить, а колдуньи и колдуны — могут, и могут с ними справиться.
— Ты что же, и сама хотела бы стать колдуньей?
— Почему бы и нет? Там, в Межгорье, их уважают, не жгут на кострах, не называют ведьмами… Они могут учиться друг у друга, и лечат людей — у нас обучиться лекарскому делу может только мужчина-горец, даже горянку не допустят в семинарию…
— Нет, простого мужчину тоже не пустят, — подумав, сказала Аник. — Он вначале должен принять обеты — стать священником, только потом ему разрешают изучать медицину. Мне отец Константин рассказывал. Я могу пообещать тебе одно — когда настанет пора мне ехать в Дан, я попрошу отца, чтобы он позволил тебе отправиться с нами.
— Это было бы здорово, — улыбнулась грустно Ута, — но вначале мы должны остаться в живых. Осада ведь еще продолжается…
Часть седьмая. Конец осады
1.
Весной каптары оживились, и вновь начали штурмовать стены — с меньшим пылом, чем прежде, потому что их ряды тоже сильно поредели за время зимы. Самки их нарожали детенышей и не могли сражаться, а самок в стае было столько же, сколько и самцов, если не больше. К тому же каптары тоже голодали — всех животных в округе они переловили и съели, и обдирали теперь кору с деревьев, а однажды Аник увидела, как несколько каптаров накинулись на пронзенного стрелой соплеменника, и через несколько минут только темное пятно на земле указывало то место, куда тот упал. Аник после этого три дня тошнило при мысли о еде, как ни сильно терзал ее голод.
В Красной крепости кончались запасы смолы, и масла, и даже дров, и князь подумывал уже о том, чтобы сразиться с тварями не под защитой стен, а выйти на склоны горы, но слишком многие дружинники были истощены голодом и ослаблены болезнью — болезнь вернулась весной, и теперь в редкие дни кто-то не умирал.
2.
После праздника Троицы случилось страшное — заболел отец Константин. Несколько дней он сопротивлялся болезни, потом слег, и больше уже не встал. Чувствуя приближение смерти, он призвал к себе князя.
Аник нашла отца на стене — князь, как простой лучник, посылал стрелу за стрелой в воющую под стенами толпу каптаров. Они больше не казались Аник такими страшными, наверное, права была Нина, жена Джоджо, когда утверждала, что человек ко всему привыкает, а от постоянного страха устает даже раньше, чем от чего-либо другого. Но зато эти твари вызывали у Аник еще большее омерзение, чем прежде, поэтому она избегала смотреть в их сторону.
— Отец Константин умирает, зовет тебя, — сказала она, улучив момент, когда князь опустил лук, чтобы перевести дух.
— Пусть подождет, — отозвался князь, не расслышав.
— Он умирает, отец, он сказал, что еще несколько минут, и он не сможет слова вымолвить…
— Нет ничего настолько важного, что заставило бы меня уйти отсюда сейчас, — сказал князь, снова поднимая лук. — Оглянись, Аник!
Аник посмотрела направо и налево и поняла, что имел в виду князь. На всем участке стены от привратницкой башенки до самого обрыва было всего двое лучников, и еще одна женщина — присмотревшись, Аник узнала в ней жену Джоджо — сбрасывала вниз камни. С другой стороны было не лучше.
Почти бегом, красный от напряжения, на стену взобрался мальчишка-шаваб с десятком стрел в руках.
— Кена сказал, что больше дать не может, — с трудом переводя дух, выпалил мальчик, — и еще он сказал, что у него кончается клей для стрел, до завтра он сварит, но сегодня надо держаться тем, что есть.
А каптары, будто чувствуя, что силы защитников на исходе, упорно лезли вперед.
Аник вернулась к отцу Константину.
— Князь не придет, — сказала она, удивляясь, что ей совсем не хочется плакать. — Он не может. Почти не осталось здоровых, и, если он сейчас уйдет, то неизвестно, доживем ли все мы до завтрашнего утра.
— В том ларе… — отец Константин попытался указать рукой в угол, где стоял кованый ларец, покрытый стареньким ковриком, но только повел глазами, — в том ларе мои медицинские записи… передашь моему преемнику, когда он появится… если появится… Там же летопись крепости… с того момента, как я… — он не договорил. Вечером он умер, не сказав больше ни слова.
Князь пришел поздно ночью. Отец Константин был уже обмыт и одет, и старухи, сделавшие это, ушли — у них нынче было много работы, в крепости случилось пять смертей за один только вечер. Возле тела сидели Аник и Ута. Аник читала Священное писание.
Князь постоял несколько минут молча, склонив седую голову. Он стоял, пошатываясь, и Аник забеспокоилась — что будет с крепостью, если и князь заболеет!
