Никого. Нигде ни души.
— Неверный! — крикнула Амеда.
Только эхо ответило ей.
Взгляд девочки метнулся влево, потом вправо. Она выбежала со двора и опрометью бросилась к поселку метисов, но проулки были пусты, и площадь тоже. Повсюду были видны следы поспешного бегства. Над непогашенным очагом висел котелок с булькающим варевом, валялась в грязи оборвавшаяся бельевая веревка вместе с развешанным на ней тряпьем, по которому не раз прошлись чьи-то сапоги. Громко жужжали мухи, а вонь стояла еще более жуткая, чем прежде.
— Неверный?! — прошептала Амеда в страшной тишине. Она, еле дыша, прижала ладонь к губам. Ее друг не мог уйти, ведь не мог же! Она с опаской пошла дальше. Теперь, когда с ней не было Фахи Эджо, девочке было боязно здесь. Пройдя несколько шагов, она задела ногой ночной горшок. Горшок, звякнув, перевернулся. Потом Амеда наступила на что-то мягкое, податливое. Девочка поежилась — это была мертвая птица. Занудные мухи жужжали и жужжали. Но девочке казалось, что в голове у нее звучит какой-то особый звон. Она думала о Всадниках. О Черном и о Красных и Желтых, которые прискачут за Черным. Неужели они правда спалят деревню дотла? Но если все верили в это, наверное, так и должно было случиться. Но Амеда осознавала и что-то другое. Сначала эта мысль звенела в ее сознании подобно жужжанию мух, а потом вдруг преобразилась в боль.
Девушка! Дона Бела!
Амеда обшаривала взглядом проулки. Поселок метисов напоминал лабиринт, но обшарпанную ваганскую кибитку она бы узнала сразу. Девочка пошла тем путем, которым шла утром с Фахой Эджо. Миновала кособокую хижину, выстроенную из плавника, с занавеской из водорослей на месте двери. К столбику возле входа было приколочено гвоздем некое изображение, сплетенное из водорослей и призванное отгонять злых духов. Закон халифата Куатани возбранял метисам пользоваться дарами моря, но они дерзко нарушали закон и собирали водоросли, а потом открыто развешивали их вот так — словно хотели всем показать, что они ничего не боятся.
— Кроме всадников! — проговорила Амеда вслух и чуть было не расхохоталась, но смех ее сразу же утих, как только она свернула за угол. Кибитки Эли Оли Али на месте не было.
Амеда стукнула себя кулаком по лбу. Какая же она дура! Ну, конечно, кибитки и не могло быть здесь! Двоюродный братец Фахи Эджо был не какой-нибудь глупый крестьянин, готовый бросить все нажитое и бежать в горы. Наверняка сейчас он уже был далеко отсюда и вез свою драгоценную поклажу на рынок в Куатани.
Амеда застонала. Перед ее мысленным взором снова предстал образ прекрасной пленницы, но теперь не время было думать о Доне Беле.
Миновав то место, где раньше стояла кибитка, девочка оказалась на вершине утеса — на том самом месте, где Эли Оли Али отказался от лампы, назвав ее дрянной, никому не нужной вещью. Амеда чуть было снова не рассмеялась. Теплый ветер раздувал ее домотканую рубаху. Глядя на сверкающее под лучами солнца море, девочка зажмурилась. Наверное, Фаха Эджо уехал вместе с братом? Но нет, ведь пастух был рядом с ней в трапезной и исчез только после того, как оттуда выбежал Всадник.
Амеда представила, как ее дружок бежит по дороге и пытается догнать кибитку братца.
Она прищурилась и посмотрела вдаль — туда, куда уводила прибрежная дорога. Дорога шла на подъем, затем пересекала деревню, но больший ее отрезок находился рядом со скалами, примерно на середине откоса. По другую сторону от деревни стоял высокий холм. Амеда побежала туда, зная, что оттуда лучше всего будет видна дорога на Куатани. Сколько раз они с Фахой Эджо сидели на вершине этого холма и смотрели на идущую вдоль побережья дорогу, на блистающий вдали Куатани, Жемчужину Побережья. Фаха Эджо не раз посмеивался над Амедой и говорил, что она дурочка, если не готова в любое мгновение сорваться, бросить все и устремиться к этому городу. «Хочешь уйти, так уходи сейчас», — подзуживал он подружку. Иногда Амеде казалось, что так и надо поступить. Порой она была готова тронуться в путь, если бы только Фаха Эджо согласился пойти с ней.
Глупые мысли! На этого хитрого пастушонка нельзя было полагаться. Он только раззадоривал Амеду, хотел испытать ее храбрость. А Амеда частенько задумывалась: а есть ли у нее хоть толика храбрости? Может быть, храбрость у нее и была, вот только она этого никогда не проверяла.
Скоро ей представится возможность это проверить.
Солнце немилосердно палило. Зной струился вниз, ниспадал на острые скалы и песок. Сначала Амеда разглядела отпечатки следов на осыпи, потом вгляделась в жаркое марево и выкрикнула:
— Неверный!
На самой вершине холма, где они, бывало, сидели и оглядывали окрестности, стоял ее дружок. На миг он обернулся, но только на миг, и Амеда увидела, как сверкнула дужка лампы, высунувшаяся из кармана оборванной куртки Фахи Эджо. Но не из-за этого сердце девочки забилось чаще. Фаха Эджо сжимал в руке большой тяжелый камень. Он занес руку для броска.
С нижней дороги послышался топот копыт.
— Неверный! — снова прокричала Амеда, бросилась вверх по склону холма, понимая, что не успеет. Потом, по прошествии времени, она гадала: понимал ли Фаха Эджо, что делает. Может быть, он хотел показать, как презирает унангов, и желал высмеять их трусость. А может быть, решил показать силу своей дружбы. А быть может, Фаха Эджо просто-напросто был непроходимо глуп.
С криком Фаха Эджо швырнул камень вниз и попятился назад. Он не сумел удержаться на ногах, упал, и лампа вывалилась из его кармана. Амеда, задыхаясь, побежала быстрее. Будь у нее в запасе еще мгновение, она бы успела схватить драгоценную лампу, но вновь опоздала. Рука Фахи Эджо оказалась проворнее. Схватив лампу, он что-то пробормотал.
И тут...
Сначала прозвучал раскат грома. Потом сверкнула ярчайшая вспышка.
— Неверный!
Амеда пошатнулась, заморгала, замотала головой. Сияние было нестерпимым. Медленно, не сразу вернулось к девочке зрение. Не сразу осознала она, что произошло.
— Неверный!
Но на том месте, где несколько мгновений назад стоял Фаха Эджо, не осталось ничего, кроме скал, камней и песка.
Потом Амеда снова услышала топот копыт и в страхе взглянула вниз. Вздымая клубы пыли, в сторону Куатани по дороге скакал верблюд, лишившийся седока. А на дороге, раскинув руки, неподвижно лежал Черный Всадник.
Амеда спустилась вниз по осыпи. Тяжело дыша, она опустилась на колени рядом с Всадником. Коснувшись его шеи, она ощутила последние биения жизни. Черный тюрбан слетел с головы Всадника и откатился в сторону. Ярко-алая кровь растекалась по пыли, булькала, подобно хмельному соку.
