Впрочем, других повозок на дороге было мало. По большей части это были медлительные фургоны, которые Олоб легко обгонял рысцой, Поднимая колесами фонтаны белой пыли, так что у Морила, который бежал за повозкой, волосы вскоре стали такого же цвета, как у Кленнена. Однако изредка на дороге появлялись всадники и обгоняли Олоба так же легко, как Олоб обгонял повозки. Один раз мимо них проехало сразу много всадников, которые подняли тучу пыли и за которыми Киалан наблюдал с немалым интересом. А один из всадников, похоже, так же живо заинтересовался повозкой музыкантов. Он даже повернулся в седле, чтобы как следует ее рассмотреть.
— Кто был этот тип? — спросил Кленнен у Линайны.
— Не могу сказать, — ответила она.
— Забавно, — сказал Кленнен. — Сдается мне, я его уже видел.
Но поскольку всадник выглядел совершенно неприметно: не юноша уже, но и не старик, волосы не слишком темные, но и не светлые, то Кленнен так и не смог его вспомнить и вскоре перестал напрягать память.
Некоторое время спустя, когда солнце стояло уже низко, Олоб по собственной воле сошел с дороги. Повозка, подпрыгивая на кочках, проехала через кусты дрока и оказалась на вересковой поляне. Конек остановился у ручья.
— Олоб считает, что это подойдет, сказал Кленнену Дагнер. — Он прав?
— Вы что, позволяете вашей лошади самой решать, где остановиться? — поразился Киалан.
— Он нас почти никогда не подводил, — ответил Кленнен, осматривая поляну. — Да, очень славно. У коней есть дар находить хорошие местечки, Киалан. Запомни это.
На лице пассажира застыло выражение недовольства. Он довольно презрительно наблюдал за тем, как Дагнер распрягает Олоба и ведет поить, как Морил стирает с повозки пыль и как Брид собирает хворост.
— Не предлагай свою помощь, ладно? — пробормотала Брид, адресуя эти слова ему.
Пока Линайна готовила ужин, Кленнен взял с повозки большую квиддеру, тщательно ее настроил и поманил к себе Морила. Морил неохотно подошел. Он немного робел перед большой квиддерой. Ее блестящее круглое брюшко было даже более внушительным, чем животик Кленнена. Инкрустация на верхней деке и на грифе, сделанная из перламутра, слоновой кости и разноцветного дерева, складывалась в причудливые и непонятные узоры. А когда на квиддере играли, ее голос был таким удивительно сладким, что совершенно не походил на звучание других инструментов. Кленнен относился к ней столь трепетно, что Морилу до сих пор иногда казалось — а в раннем детстве он был в этом снято уверен, — будто квиддера составляет дополнительную, особую часть Кленнена, гораздо более важную, чем рука или нога, нечто вроде деревянной души.
— Ну-ка давай послушаем ту песню Осфамерона, — сказал Кленнен.
Старые песни были Морилу не по душе, и оттого ему стоило немалых трудов заучить их. Дело шло медленно. Кленнен поправлял его, заставлял вернуться к самому началу и дважды остановил во время второго куплета. Что еще неприятнее, к ним подошел Киалан и встал напротив Морила, слушая его. Морил, желая спрятаться от назойливого внимания, между двумя нотами погрузился в грезы и замолчал. Он был с Адоном на зеленой дороге Севера.
— А что, его действительно нужно учить? — спросил Киалан.
— А как иначе, по-твоему, он научится? — вопросом на вопрос ответил Кленнен.
Казалось, Киалан немного смутился.
— Ну… я вроде как думал, что они это усваивают… во время представлений, — ответил он.
— Или мастерство растет само, как волосы и ногти? — предположил Кленнен.
— Нет, я… уфф, чепуха какая! — заявил Киалан и, к великому облегчению Морила, отошел в сторону.
Но он подошел снова, когда Морил закончил и его место заняла Брид. Киалан поймал Морила за рукав:
— Слушай, вы все знаете всю эту музыку, но ты небось не умеешь даже читать и писать, так?
Морил высвободил свой рукав.
— Конечно умею, — сказал он. — Мама нас научила.
И не дав Киалану времени задать еще какие-нибудь нахальные вопросы, улизнул через кусты к ручью. Морил сел на берегу и стал смотреть на сверкающую воду, бегущую по камешкам, блестящим и не очень. Так он и сидел, пока его не позвала Брид.
— Ужин! Умывайся, Морил!
Ужин получился не особенно удачным, да и остатки хлеба оказались совсем черствыми.
— Послушайте, у этого какой-то странный вкус! — объявил Киалан, размазывая свою порцию по тарелке.
Лицо Линайны, никогда не отличавшееся выразительностью, стало совершенно каменным.
— Я собиралась купить в Деренте хлеб и лук, — сказала она. — Но времени не было.
Повисло тяжелое молчание, а потом Кленнен сказал:
— Знаешь, парень, нам предстоит ехать вместе больше ста пятидесяти миль — тебе и нам. Тебе не кажется, что тут следует проявить немного взаимной уступчивости? Мне бы страшно не хотелось разбить о твою голову хорошую квиддеру.
В это время солнце как раз садилось, и лучи его были красными. Но Морил решил, что цвет лица, который сделался у Киалана, объясняется не только закатом. Однако Киалан ничего не сказал. Он молча принял протянутый ему стакан вина и выпил его, но заговорил только гораздо позже. К тому времени Кленнен очень развеселился от выпитого. Широко улыбаясь в свете костра, он привалился спиной к колесу повозки и сказал Дагнеру:
— Спой-ка нам эту свою новую песню.
— Она еще не совсем готова, — ответил Дагнер.
Но поскольку дело было не на представлении, он охотно принес свою квиддеру и наиграл мелодию, которая Морилу показалась очень многообещающей. И совершенно не смущаясь, наполовину спел, наполовину проговорил слова:
Пойдем со мной, пойдем со мной!
Скворец зовет: «Ступай за мной!»
Никто не увидит, никто не поймет,
Куда меня спутник крылатый ведет.
Пойдем, ведь слышен утра зон,
Белеют кипы облаков,
И тает краешек луны,
И жаворонки уже слышны,
Тайком ты на заре уйди,
И полетит он впереди.
Иди тропой в леса, в поля,
Где ждут нас новые края!
— А потом, наверное, повторю первые четыре строки, — сказал Дагнер, глядя на Кленнена.
— Нет, — заявил Кленнен, — не пойдет.
— Ну, могу и не повторять, — робко согласился Дагнер.
— Я имею в виду, что вся песня не пойдет, — пояснил Кленнен.
Дагнер совсем расстроился. Киалан, похоже, не смог сдержаться и возмущенно сказал:
— Почему? Мне показалось, что получается очень даже хорошо.
— Мелодия неплохая, насколько можно судить, — ответил Кленнен. — Но зачем портить такую мелодию этими словами?
— Очень даже хорошие слова, — продолжал настаивать Киалан. — Мне они понравились.
— Мне хотелось написать именно такие слова, — нерешительно проговорил Дагнер.
— Понятно, — сказал Кленнен. — В таком случае не произноси их больше до тех пор, пока мы не окажемся на Севере, — если не хочешь, чтобы нас арестовали как мятежников.
Дагнер попытался объясниться:
— Но я… Она не такая! Я просто хотел сказать, как мне нравится путешествовать в повозке, и… и все такое прочее.
— Правда? — отозвался Кленнен. — А разве ты не слышал песен, которые пели здесь борцы за свободу в год восстания… О, это было шестнадцать лет назад, в год твоего рождения! Они не решались ничего сказать прямо, так что все говорилось намеками. Там были слова «Иди за жаворонком», а в другой — «Свободный, как ветер, и тайный», а самая популярная — «Иди в долину на заре». Здешние бароны до сих пор вешают всякого, кто поет такие слова.
— И я считаю, что это нелепо! — взорвался Киалан. — Почему людям нельзя здесь петь то, что им хочется? Что тут произошло со всеми?
Брид и Морил с интересом воззрились на его освещенное костром лицо. Похоже было, что Киалан — борец за свободу. Однако Кленнена его слова, похоже, только позабавили.
— Надеюсь, за кустами дрока никто не прячется и тебя не слышит, — сказал он, и Киалан стремительно оглянулся на темный куст у него за спиной. — Вот видишь? — добавил Кленнен. — Вот тебе одно простое объяснение, парень. Сейчас никто никому не может доверять. Это происходит, потому что неспокойные правители нанимают неспокойных людей, чтобы те делали неспокойными и всех остальных. Так было не всегда, знаешь ли. Дагнер, что я сказал, когда мы подъезжали к Деренту?
Дагнер печально размышлял о своей неподходящей песне.
— Э-э… а… Кажется, что-то насчет того, что жизнь похожа на представление.
— Так я и знал, что ты обязательно вспомнишь не те слова, — добродушно укорил его Кленнен. — Кто помнит?
— Ты сказал, что когда-то Юг был таким же свободным, как Север, — ответила Брид. — Но на самом деле ты сказал это мне.
— Вот и запомни, — заявил Кленнен.
После того как в первую ночь Морил попытался спать в палатке с Киаланом и Дагнером, он стал забираться в повозку, к Брид и винной бутыли. Как он объяснил Брид, даже пузатая бутыль занимала меньше места, чем Киалан, и к тому же у бутыли не было коленок и локтей. Морил три раза просыпался, оказываясь среди растяжек, в росе. Ему это очень не понравилось. И ему не нравился Киалан, так что Морилу оставалось только надеяться, что Дагнеру компания пассажира пришлась по душе. Трудно было понять, ладит ли Дагнер с Киаланом, поскольку брат был удивительно неразговорчивым человеком. В этом он был похож на мать. Совершенно невозможно было определить, как Линайна относится к Киалану, — как, впрочем, и к чему бы то ни было.
