Оставшийся взгянул на них. У Платона появилось ощущение, что его только что надрезали, посмотрели, что внутри, а потом вернули всё обратно.
— Это… эм, — запнулась Амалзия, — а как тебя зовут-то?
— Я Платон.
— Меня называют Ящером, — мужчина задумчиво провёл ладонью по гладкому черепу, — так, значит, ты убил мантикору голыми руками?
— Ну, не столько руками, сколь её же хвостом. Повезло.
— Не каждому так везет. Уж поверь, я в пустыне всякое повидал, она слабых пережевывает так, что даже костей не остается, и неважно, насколько ты удачливый.
Ящер снова окинул его взглядом.
— Что ж. Ты парень крепкий на вид, раны заживут. Можешь ехать с нами, но работать придется наравне со всеми. Скажут толкать телегу — будешь толкать телегу, скажут таскать тюки — будешь таскать тюки, скажут убить еще мантикору — убьешь мантикору. Как доедем до Псайкры — дело твоё, куда идти. Устроит?
— Устроит, — сказал Платон и протянул руку. Универсальный жест должен работать в любом мире, не так ли?
— Договорились. — крепко пожал руку лидер каравана. — Одежду тебе дадут, спроси у Ариста. Если что, Амалзия покажет. Вода, еда — в караване всё общее. Лишнего брать не принято, как и прятать тоже. Запомни, парень, тут каждый отвечает за благополучие каждого.
Ящер кивнул головой и, повернувшись обратно к своему фургону, начал разматывать какие-то узлы на веревках, крепивших тент. Амалзия тронула Платона за плечо и кивнула головой в сторону, мол, пошли.
— Ты ему понравился, — произнесла она, стоило им отойти на несколько метров. — Он уважает тех, кто способен выжить сам.
— Пока я не очень-то справился. Очнулся посреди пустыни, чуть не умер от жажды, не мог понять, куда идти, мантикора чуть не прибила. Если бы вы меня не нашли — подох бы. Спасибо за спасение, правда.
— Здесь так принято. В пустыне никого не бросают, неважно, кем он был, как выглядит и в каком состоянии. Таковы традиции. В городе или в северных лесах вы можете быть врагами, но здесь разделите последние глотки воды. Но вообще-то ты должен всё это знать, раз уж забрел в пустыню.
— То что я расскажу, может прозвучать бредово…
— Погоди, — перебила его Амалзия и начала стучать по деревянной основе повозки, возле которой они оказались — Ари! Ари! Вылезай, твою мать!
Послышалось кряхтение и полог повозки откинулся. Оттуда показалась кучерявая голова молодого парнишки с недовольным выражением на лице.
— Чего? Я считал, сбила меня!
— Знаю я, что ты там считал. Выдай парню одежду из запасов?
— А, найдёныш, — Ари прищурившись взглянул на Платона. — У меня лишнего нет!
— Ящер сказал выдать, Ари. Не жмоться.
Ари закряхтел и скрылся за пологом.
— Он прижимистый немного, но честный. Ты привыкнешь. Ты что-то начинал говорить про бредовую историю, да?
— Да. Вроде того. — замялся Платон, — короче, я пришёл в себя посреди пустыни, с одной стороны горы, со всех остальных сторон нихрена и не помню толком ничего, из вещей тоже ничего…
— Нашёл! — из-под полога снова показалась голова Ари. — От сердца отрываю, аж больно.
Платон взял небольшой свёрток и развернул. Легкие хлопковые штаны, длинная рубаха с просторными рукавами, какое-то подобие шемага. Не бог весть что, но лучше, чем простыня, под которой ветерок обдувает яйца.
— Я буду там, — указала Амалзия на один из разведенных костров, — подходи, как переоденешься.
Зайдя за повозку, Платон скинул тогу и осмотрел своё тело. Привычное, такое же, как и было раньше — худощавое, мышцы есть, но на кулачного бойца он не походит. Волос на теле фактически нет, привычных шрамов тоже. Корка на ребрах никуда не делась, как и бинты на колене. Он аккуратно ощупал ногу — не сломана, но сустав поврежден. Если не повезет, придётся хромать остаток жизни. Немного промучавшись со штаниной и песком, проникающим повсюду, он оделся. Шемаг надел как шейный платок, на голову наматывать не стал. Сандалии у него уже были.
В пустыне было тихо. Уже стемнело и что вдали было практически не видно. На небе появились первые звезды, но опознать ни одну из них не удалось, расположение и яркость были совершенно нетипичными, хотя Платон неплохо знал небо и Южного, и Северного полушария. С запада начал дуть холодный ветер. На какую-то секунду показалось, что он снова вернулся в Пакистан. Что утром будут бесконечные больные и беженцы, постоянные решения, как распределять ресурсы, куда отправлять врачей и как договориться с местными властями.
Но в этом мире всё было проще и жестче. Значит, придется включить мозги и адаптироваться по ситуации. Платон повернулся и зашагал к указанному костру.
У костра сидели шестеро — Амалзия, старик с белой бородой, мужчина в грязной рубашке, двое незнакомых мужчин и одна женщина. В костре горели не дрова, а какие-то квадратные кубики, а пламя от них отдавало синевой. Над костром что-то бурлило в котелке. Когда Платон подошёл, старик чуть подвинулся, уступая место на длинной доске, которая, судя по всему, была отломана от одной из повозок.
— Так вот, когда мы доедем, я куплю себе щит и нормальное копье. Отправлюсь на войну. Северяне что-то затевают и будет отличная заварушка! — эмоционально рассказывал крупный мужчина со сломанным носом, — Заработка тут хватит на нормальное вооружение, а там отслужив можно и гражанином стать.
— Ты дурак, Лаз. — неожиданно низким голосом сказал незнакомая женщина, — Тебя там убьют и всё. Войны — бестолковое дело, а в пустыню ходить доходней и людям пользу приносит в итоге.
— Да какую пользу! Большая часть из этого каравана, кроме Вола, — Лаз показал открытой ладонью на старика, — да может ещё Юсуфа, потащит груз северянам дальше, а северяне будут делать оружие, броню, всякую хрень, чтобы пробить защиту полисов. И что будет, когда они придут и начнут штурмовать Псайкру? Конец сраного мира, вот что! Польза, тьфу…
— Мы просто зарабатываем, Лаз, — вступила в разговор Амалзия, — просто зарабатываем. Это не имеет отношения к войнам и прочему. Пусть этим занимаются богачи, ораторы, политики. Наше дело выжить. Если получится кому-то помочь — тоже хорошо, но долго думать об этом толку мало. Всего ведь не узнаешь.
— Девочка дело говорит, — отозвался Вол, — выживи, заработай, умри. А думать о глобальном — это пустая трата времени, мне уж поверь.
— Вам хорошо говорить, вы Знающие! Куда не пойди — не пропадете, всем нужны, все вас боятся, а кто не боится, тот уважает. А обычному человеку во всем этом что делать?
Стоп. Что еще за Знающие? Какая-то особая каста, но, судя по всему, отношение к ним неоднозначное. Амалзия, казалось, прожжет Лаза взглядом, да и старик очень неодобрительно смотрел на него.
— Ну, тише, хватит. Договаривались же о политике не говорить. Мы тут все равны, как котята в мешке. — крупная женщина встала и подняла крышку котелка, — давайте лучше поедим.
Пока она накладывала непонятную гущу в тарелки, Платон наклонился к небритому мужику, который при знакомстве объявил, что он занят, и вполголоса спросил:
— Что за Знающие такие?
Тот хмыкнул, но ответить не успел, потому что Вол поднял голову и на удивление громко сказал:
— Знающие — это те, кто гнёт правду мира, искажает её и калечит.
— Что-то вроде колдунов?
— Тсс — шикнула на него Амалзия, — никогда не называй Знающего колдуном. Это тяжелое оскорбление. Ты воистину будто с луны свалился.
— Так, а что они умеют тогда?
— Разное. — снова подал голос Вол. — Некоторые умеют замораживать воду, другие обращают камни в пыль или заставляют реки течь в обратную сторону, другие могут менять себя или других, третьи создают невозможные вещи. Зависит от того, что Знающий изучал и чему посвятил свою жизнь. Я слышал про одного человека, который мог даже останавливать время. Но проверить мне бы вряд ли удалось.
— И вы оба знающие? — спросил Платон, — Можете творить магию и всё такое? Настоящие чудеса?
Внезапно огонь в костре взвился вверх, увеличился в высоту раза в три, и тут же вернулся обратно. Женщина, накладывавшая еду, едва успела отшатнуться и грязно выругалась.
