кинжал в моих руках и подворотню, говорили о великолепной подготовке. Она не испугалась, а лишь досадовала о своей небольшой неудаче, полностью вернув над собой обладание.
— Велено тебе послание передать.
Она потянулась за пазуху, но мой перехваченный для броска нож её остановил. Ей было невдомёк, что во мне боролись гордость рукопашника и покорность пса. Первая отворачивалась от схваток со слабым полом, а вторая тыкала носом в устав и приказывала действовать строго по правилам. Пока я рассуждал, она уже протянула письмо с той же синей сургучной печатью. «Яд розовой лягушки не имеет запаха и цвета, оставаясь на предметах ещё долгое время. Одно прикосновение убивает человека быстрее, чем он успевает понять, что его отравили», — слова наставника по ядоварению принёс с собой морской бриз, заставив меня натянуть на руки перчатки. И то, что девушка держала письмо голыми руками, не позволяло мне расслабиться. Яд мог быть на другой поверхности.
Правильно истолковав мои действия, девушка хмыкнула, и сейчас казалось, что она смотрит на меня сверху вниз. Конечно же, никакого подробного приказа чёрным по белому написано не было. Каждое такое послание зашифровывалось методом Геварта, поэтому подобные послания напоминали письма внуку от любимой бабули: «Милок, как твои дела? Мы с дедушкой так по вас соскучились, когда же вы навестите нас, родненькие?..». И так далее. При этом в письменной форме присылаются лишь самые обычные задания, в то время, как действительно серьёзные принимаются нами только устно.
Поискав какое-нибудь очередное тайное послание, я покосился на девчонку, осмотрел тёмное одеяние каю со скинутым капюшоном и заглянул за плечо на сумку. Грязные пятна на штанах, чуть всколоченные волосы, наполовину опустевшая торба, замаранные сапоги и осунувшаяся от усталости спина говорили о длительном путешествии.
— Гончая… — вычитал я её позывной из письма, окончательно приняв решение. — Здесь ни слова о слежке за мной. А ведь даже написано, где я живу.
Возможно, я перегибал палку. Любой другой на моём месте пожал бы плечами и, недолго думая, сопроводил бы её в штаб, накормив по ходу вкусными местными пирожками тётушки Лейлы. А тут ещё выясняется, что она носит звание алгунира, что выше моего звания рядового. Однако, похоже, она никогда ещё не сталкивалась с так называемым «псом государя», действующим строго по уставу.
— Рядовой, не забывайся!
Её глаза сверкнули сталью. Она знала, что пёс обязан повиноваться, вот только устав согласен с ней не был… Спрятав письмо, я выдержал взгляд Гончей, которая напряглась, увидев нож, блеснувший в моих руках.
— К тому же…
Ей пришлось замолчать, уклоняясь от просвистевшего клинка. Промазал я нарочно. Мой выпад оказался для неё очевидным, и, судя по хрустнувшей в её руке скорлупе, драться она не собиралась. К подобным подаркам я оказался подготовлен лучше неё и отпрыгнул в сторону от слезоточивого облака. Мой отскок и последующий за ним выпад стал для Гончей неожиданностью. Прежде, чем алгунир успела среагировать, я схватил её за одежду. Пёс, добравшийся до добычи, ни за что не разожмёт челюстей.
Левое плечо чиркнула сталь, но я успел уклониться, и урон оказался не серьёзным. В ответ открытая ладонь толкает вверх её подбородок, зажимая в захвате вооружённую руку. «Полёт ястреба» — один из смертельных приёмов. В оригинале необходимо делать резкий удар, из-за чего противник заваливается назад, ломаются шейные позвонки, и происходит защемление нервов. В идеале ещё бы крутануть шею, и тогда мгновенная смерть обеспечена, но мне надо было лишь скрутить противника.
Охнув, она не успела понять, как оказалась на спине. Болевой приём и оружие выпало из её ослабевшей руки. Повернув девчонку на живот, сел сверху, крепко зажав ей руки. Дышать и открывать глаза было опасно — вокруг ещё витало облако перца и металлической стружки, оседавшей на плечах.
Быстро связав её руки надёжным узлом, я отволок алгунир подальше от слезоточивого облака. Откашлявшись, Гончая столь гневно посмотрела на меня, что её мысли прямо-таки можно было прочесть по глазам. С моего плеча сочилась кровь, а соль, входившая в состав слезоточивой смеси, только сильнее раздражала рану.
— Не смей трогать, рядовой! — рявкнула алгунир, когда я полез в её сумку.
Я даже не посмотрел в её сторону, перевязав рану какой-то тряпкой. Добираться до дверей штаба оказалось легче, чем я ожидал. Девчонка не привлекала к себе внимания, спрятав связанные руки под плащом. Несмотря на молчание, грозовые тучи, возникшие между нами, способны были метать молнии. «Никогда не заводи врагов. Они как осы. Поймать их сложно, но если удастся, то и один укус может стать смертельным» — слова Гаййара, как всегда, оказались мудры не по годам. Он вместе с Крохой были единственными каю, настоящие имена которых я знал. Почему ты ушёл так рано? Нам с Крохой тебя не хватает…
От воспоминаний отвлекло нависшее двухэтажное здание. Меня эта простота всегда удивляла. Вроде вот, в центре города, на видном месте, мимо которого проходят сотни людей каждый день. Массивная дверь, в которую может войти любой желающий и много различных кабинетов со своими работниками и прислугой. Правду говорят — хочешь спрятать, положи на самое видное место.
Дверь в конце коридора, где людей никогда не бывает, оказалась открыта. Впрочем, как и всегда. Деревянная лестница натужно поскрипывала, и эхо её старческого хрипения неохотно отражалось от холодных стен. Привычно сдвинув камни в определённой последовательности, я толкнул дверь. Один из множества входов в коридоры штаба. Всего их в порту насчитывалось…. Впрочем, тайные сведения разглашать не полагается.
Короткий коридор и ещё одна дверь, за которой меня ждал топот ног десятков каю. Тысячи масок, стреляющие глаза и тихие разговоры. Обычный человек никогда не заметит такого напряжения в этих лицах, надо просто знать, как смотреть.
Коридоры, где начиналась смертельная тропа каю, подавляли. Каменные стены помнили о каждой душе, накладывая свою тоску на исполнителей долга. Кивнув знакомому дневальному, я передал Гончую с её посланием двум подбежавшим дежурным. Дальнейшая судьба девчонки мне была безразлична. Однако, дойти до отдела кадров мне было не суждено. Крепкие руки грубо выдернули из потока каю, а скрипучий голос, который я так недолюбливал ещё с учебной скамьи, заскрежетал:
— Я всегда подозревал, что профессия посыльного для такого наёмника, как ты, самая подходящая, Мангуст!
Словно по приказу
