Тут она вдруг понимает, что к запаху дыма добавился еще один. Нет, несколько. Ветер с востока… ага, шаги. Кто-то идет к ним навстречу и это не отряд охотников во главе с Громом, нет. Они бы и не успели, да и пахнут они по-другому. Тайра все равно немного расслабилась. Это не Твари, это люди. А в Лесу — каждый человек брат, это все знают. Она немного ускорила шаг, шлепнув чужака по заднице, чтобы быстрей ногами перебирал. Чужак только недовольно прошипел пару ругательств, но разбираться в новых словах Тайра не стала — она уже видела, как отклоняются ветви деревьев, как кружатся в небе встревоженные пропеллеры семян дай-дерева. Чужаки топали в Лесу как у себя дома, громко и бесцеремонно, не думая о своей безопасности или о том, что таким вот поведением они к себе ненужное внимание привлекают. Тварей, например. Они потом уйдут, а Твари со всей округи сползутся… — подумала Тайра с легким раздражением. Потому что охота на них не прекращалась. Всегда были новые Твари, откуда они брались? Очевидно же — из пустыни. Некоторых рожала земля, как объяснял Ларс, Твари — это кара человечеству, которое себя выше Богов возомнило и попыталось построить башни до небес, чтобы Богов свергнуть и проживать в неге и безделии, потешая себя непристойностями и излишествами.
Что такое непристойности — Тайра не спрашивала. Она уже давно поняла, что когда у Ларса про это спрашиваешь, он ругаться начинает и говорить, что дескать на себя бы посмотрела, оделась бы нормально, а то «все время титьки наружу, так и до греха недалеко, тьфу!». Тайра не понимала, почему ее одежда вызывает такие эмоции, ведь если одеваться как старина Гром, то двигаться неудобно, одежда ее движения сковывает, а медлительность в бою с Тварью — это верная смерть. С того момента, как она стала Охотницей — никто в поселении уже ничего не говорил по поводу ее одежды или отсутствия таковой. Даже по поводу того, что не мерзнет она совершенно — удивляться перестали. И как ты не мерзнешь — говаривала трещотка Айна и пар шел у нее изо рта, холодно же. Тайра только усмехалась. И она могла сделать так, чтобы пар у нее изо рта не шел — в холодную погоду Твари тебя могут по дыханию обнаружить, по этим самым облачкам пара. Айна удивилась и не поверила — и тогда Тайра сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и никакой пар у нее изо рта не шел.
Тогда трещотка Айна даже напугалась немного и несколько дней с ней не разговаривала. Тайра улыбнулась, вспоминая это. Самые лучшие дни в жизни, подумала она, когда трещотка Айна не достает тебя своими сплетнями, старейшина не приседает на мозги со своим Кодексом, а ты сидишь у себя дома и у тебя есть горячая кружка травяного настоя… и грибы, поджаренные на веточках. И мягкая подушка, набитая шелухой от верницы. Прямо счастье.
Она вздохнула, глядя как стебли высокой травы раздвигаются и на поляну выходят несколько чужаков. Одеты как солдаты, кроме одного, который в белом и с изображением незамкнутого Круга на одеянии. Церковь. И что церковники в нашей глуши делают, подумала она, глядя как они топают через поляну. Они напоминали ей слепых котят, которые толком на ногах стоять не могут — прут напролом, ни черта вокруг не видят. Если бы она захотела — нипочем бы они ее не нашли, для них Лес –чужой, чуждый, непонятный. Она выпрямилась и прислонилась к дереву, стоя прямо у них на пути. Помахала им рукой. Ничего. Слепые как кроты. Глухие как тетерев на току. И глупые… как… как они сами. Никто вот так не будет через чащу ломится, это им еще повезло, что ни одной Твари не встретили по пути.
— Что ты делаешь⁈ — зашипел рядом чужак, он упал в траву и сейчас дергал ее за ногу: — что ты делаешь, это же они! Они нас сейчас…
— Стой! — наконец заметил ее кто-то из чужаков: — Кто ты и что тут делаешь? Назови себя!
— Я — Тайра, Охотница за Тварями — представилась она, нахмурившись. Ей чужаки не понравились. Мало того, что топают через Лес как на параде, распугивая зверей и привлекая Тварей, так еще и не знают о правилах вежливости — сперва сам представься, да дело свое скажи, а не хочешь про дело сказать — так и не пытай у незнакомца. Но, каждый в Лесу, каждый человек — брат. Это в деревне можно между собой пособачится и даже подраться, как она с Никласом в тот раз, ух и бесился же он из-за этого синяка под глазом. А здесь, на краю обитаемых земель, в Лесу — каждый человек тебе брат. Хотя вот эти конкретные «братики» ей решительно не понравились. Про себя она твердо решила, что отведет их всех к Ларсу и умоет руки. И, наверное, сама помоется. Вся. Уж больно сальными глазками на нее эти солдаты поглядывают. И на что тут смотреть? Тайра невольно опустила глаза вниз. Она в своем охотничьем костюме — ничего лишнего, ремень на бедрах для клинка и сумочки, лямки от рюкзака, и конечно же набедренная повязка, которую она носила по настоянию Ларса, ведь «человека от животного ты по наличию одеяния отличишь, одевай немедленно!». Были у нее вопросы насчет того, что если, скажем на порося трещотки Айны жилетку натянуть — так он в человека превратится? Или там, а в банный день, когда сам старейшина Ларс омовение принимает — на это время он сам животным становится? Но в вопросах религии, Кодекса и одежды старый Ларс абсолютно терял всякое чувство юмора, начинал топать ногами, нечленораздельно вопить и плеваться. Так что Тайра носила повязку на бедрах — во избежание сердечного приступа у старика Ларса.
Она пожала плечами, удостоверившись, что повязка все еще на ней, а значит она одета прилично. Она же Тайра, ей можно.
— Прикройся, дева — выступил вперед церковник: — и ответь на вопрос — не видела ли ты тут поблизости богопротивного еретика?
— Еретика не видела — отвечает Тайра, решив начать со ответа на вопрос. Насчет «прикройся дева!» — такие же вопли она и в деревне от старого Ларса слышала, так что ничего нового. Дались им всем эти соски, будто они им спать не дают…
Внизу, у ее ног облегченно вздыхает чужак и Тайра вспоминает о нем.
— Не было никаких еретиков. А чужак один есть — она наклоняется, хватает чужака за шкирку и поднимает в воздух на вытянутой руке: — вот такой — говорит она: — я его в деревню веду, к Ларсу. Хотите — вместе пойдем, а то вы ходить по Лесу не умеете, только неприятностей к себе притянете… съедят вас тут.
— Ты что делаешь⁈ Дура! Отпусти меня! — верещит чужак, перебирая ногами и дергаясь у нее в руке. Воротник его куртки отрывается, и чужак падает вниз, охнув и схватившись за ногу.
— Это он! — рявкает церковник и протягивает руку: — взять его! — и солдаты рванули вперед, перехватив копья поудобнее. Вернее — им, наверное, показалось, что они рванули. Они прикладывали усилия — так будет правильно. С точки зрения Тайры — они неуклюже затопали в их сторону, угрожая оружием.
— Вы чего делаете? — спрашивает она и ладонью отбивает копье, древком которого солдат собирался ударить ее по голове: — вы в своем уме вообще?
— Она защищает еретика! — рычит один из солдат и Тайра легко уходит в сторону от его нелепого замаха.
— Если защищает, то одержима Врагом Человечества. — делает вывод церковник и осеняет себя знаком Защиты: — убить ее! Но еретик нужен мне живым!
— Так точно, святой брат! — и блестящий наконечник копья едва не попадает ей в голову, пока она отвлекается, отталкивая ее чужака назад, за спину. Тайра сердится. У нее достаточно поводов для того, чтобы дать волю своему гневу — в конце концов на них напали. В Лесу! Неслыханно! Но Ларс говорит, что каждому надо дать шанс осознать ошибку и потому она хватает копье чуть пониже наконечника, за древко и выламывает его из рук солдата, одновременно закрываясь его телом от остальных атакующих. Толчок бедром и копье остается у нее в руках, а противник катится кубарем по траве.
Тайра взмахивает копьем, отбрасывая еще одного отпрыгивает назад и одним движением снимает мешающий рюкзак. Прокручивает древко, описывая сверкающий круг наконечником копья и укладывает его в сгиб локтя. Отводит чуть назад. Она — готова.
— Чужаки! — говорит она: — вам здесь не рады! Вы нарушаете тишину. Вы не умеете ходить по Лесу, а ты, церковник — нарушаешь Кодекс своей же Церкви!
