Клиффорд Саймак - Братство талисмана

– Но ты остался у Ривера.

– Не остался. Я был оставлен в живых. Меня пощадили, потому что я единственный умел обращаться с пчелами. Мало кто знает пчел, а Ривер, похоже, любит хороший мед.

– Значит я не ошибся, когда подумал, что Ривер и его люди захватили замок и убили всех, кто жил в нем, – проговорил Дункан.

– Ох, – сказал Седрик, – эта несчастная местность пережила тяжелые времена. Сначала Ривер и ему подобные, потом разрушители.

– И ты покажешь, как кратчайшим путем уйти подальше от Ривера?

– Покажу. Я знаю самые короткие тропы. Я их найду в темноте. Когда я увидел, что произошло, я пошел на кухню и собрал провизию, затем прошел над палисадами и стал ждать вас.

– Но если Ривер узнает, он отомстит тебе.

Седрик покачал головой.

– Меня не хватятся. Я всегда с пчелами, даже ночую возле них. Сегодня вечером я пришел, потому что холодно. Если и заметят, что меня нет, подумают, что я с пчелами. И знаете, сэр, для меня честь послужить человеку, который осадил Ривера.

– Вы его не любите?

– Ненавижу. Но что я могу сделать? Слегка цапнуть то тут, то там, вроде, как сейчас. Каждый делает то, что в его силах.

Конрад взял мешок из рук старика.

– Я понесу его. А потом мы переложим этот вьюк на Бьюти.

– Как ты думаешь, Ривер с людьми гонится за нами? – Спросил Дункан.

– Не знаю, – ответил старик. – Думаю, что нет, но кто знает.

– Ты сказал, что ненавидишь его. Так почему бы тебе не уйти с нами? Конечно если тебе не хочется оставаться у него.

– У него – нет. Я охотно бы пошел с вами, но я не могу оставить пчел.

– Пчел?

– Сэр, вы что-нибудь знаете о пчелах?

– Очень мало.

– Это самые удивительные создания. В одном улье их столько, что и не сосчитать. Но они нуждаются в человеческой помощи. Каждый год у них должна быть одна сильная королева, чтобы отложить много яиц. Одна королева, только одна, представьте, и улей будет сильным. Если будет не одна, а больше, пчелы станут роиться, часть их уйдет куда-нибудь, численность в улье уменьшится. И их силу хранит пчелиный мастер, умеющий ухаживать за ними. Он осматривает соты, находит лишних королев и уничтожает их. Он должен также уничтожить слишком старую королеву и проследить, чтобы выросла сильная новая…

– Из-за этого ты и остаешься с Ривером?

Старик выпрямился.

– Я люблю моих пчел, и я им нужен.

– К черту пчел, – сказал Конрад. – Мы так и помрем здесь, болтая о пчелах.

– Я слишком много говорю о пчелах, – согласился старик. – Идите за мной и не отставайте.

Он заскользил как дух перед ними. Шел он то медленно, то бежал, то опять ступал осторожно и медленно, нащупывая нить.

Они спустились в маленькую долину, поднявшись на гребень, опять спустились в долину побольше, снова поднялись. Звезды медленно кружились над ними, луна клонилась к западу. С севера все еще дул холодный ветер, но дождя не было.

Дункан устал. Его тело требовало сна и возмущалось каждым шагом. Один раз он споткнулся, и Конрад сказал ему:

– Садитесь на лошадь.

– Дэниел тоже устал.

Мозг Дункана не участвовал в движении. Ноги сами шли вперед в темноте, в слабом лунном свете, по темным холмам и долинам. Мысли его были далеко. Они вернулись к тому дню, с которого все началось.

Первое предупреждение об избрании Дункана для определенной миссии пришло к нему, когда он спускался по спиральной лестнице к библиотеке, где, как сказал Уэлс, его ждали отец и его преосвященство.

В том, что отец хотел его видеть, не было ничего необычного. Дункан привык, что его звали, но какое дело могло привести в замок архиепископа? Его преосвященство был стар и растолстел от хорошей пищи и недостатка работы. Он редко покидал аббатство. Только что-то очень важное могло заставить его приехать на старом сером муле, который шел медленно, но мягко, что облегчало путешествие человеку, не любившему движение.

Дункан вошел в библиотеку с ее книжными полками до потолка, цветными стеклами в окнах, с оленьей головой над горящим камином. Его отец и архиепископ сидели в креслах у огня. Когда Дункан вошел, оба встали, приветствуя его. Архиепископу это удалось не без труда.

– Дункан, – сказал отец, – у нас гость, которого ты, конечно, помнишь.

– Ваше преосвященство, – проговорил Дункан, торопясь подойти под благословение – как приятно снова увидеть вас!

Он опустился на одно колено. Благословив его, архиепископ сделал символический жест, поднимая Дункана.

– Он должен помнить меня, – сказал архиепископ отцу, – я довольно часто имел причины выговаривать ему. Добрым отцам пришлось немало потрудиться, чтобы вложить латынь или греческий в его сопротивляющуюся голову.

– Но, ваше преосвященство, – возразил Дункан,– все это было так скучно! Зачем нужен грамматический разбор латинских глаголов…

– Чтобы говорить, как подобает джентельмену, – ответил его преосвященство. – Когда они приходят в аббатство и встречаются с латынью, они всегда недовольны. Но ты, несмотря на некоторые отступления, учился лучше, чем большинство остальных.

– С парнем все в порядке, – проворчал отец. – Я и сам-то не слишком знаю латынь. Ваши люди в аббатстве придают ей слишком большое значение.

– Может, и так, – согласился архиепископ, – но это единственное, что у нас есть. Мы не можем обучать их ездить верхом орудовать мечом или ухаживать за девушками.

– Давайте оставим шутки и перейдем к делу, – предложил отец. – Садись поближе, сынок. Дело касается тебя.

– Хорошо, сэр, – ответил Дункан. Он сел. Архиепископ глянул на его отца.

– Я буду рассказывать, Дуглас?

– Да, – ответил отец. – Вы знаете об этом больше меня и говорите вы лучше. У вас есть слова для этого.

Архиепископ сложил пухлые пальцы на объемстом животе.

– Два года назад, – сказал он Дункану, – твой отец принес мне манускрипт, который он нашел при разборе семейных бумаг.

– Эту работу, – вмешался отец, – надо было сделать столетия назад. Документы и записи были перемешаны без всякого смысла. Старые письма, дарственные, старинные инструменты – все в беспорядке валялось в ящиках. Разборка всего этого и сейчас не закончена. Я занимаюсь ею от случая к случаю. И не всегда легко понять, что к чему.

– Он принес мне манускрипт, – продолжал архиепископ, – потому что тот был на незнакомом языке, на таком, который не только твой отец, но и вообще мало кто видел.

– Вроде бы арамейский, – заметил отец. – Кажется, на нем говорил Иисус.

Дункан переводил взгляд с одного на другого. К чему они ведут? Что все это значит, и при чем тут он, Дункан?

– Ты удивляешься, почему это касается тебя? – Спросил архиепископ.