Еще бы, ведь никто из них не ощутил долгого рукопожатия Доминика. Никто, кроме нас, не прочел жар и тоску в глазах друг друга.
Все обняли меня. Все, кроме него. Спасибо, любимый. Мы оба знаем, что не вынесли бы этого объятия.
Ничего не изменилось. Я знаю, мне нельзя так думать, но, слава Богу, что так!
Я даже забыла, какой он красивый. Конечно, все объясняется моей любовью, но сердце у меня сжимается от невыносимой тоски. Мне по-настоящему больно. Меня так тянет к нему, что я готова броситься ему на шею.
Как ни странно, он никогда не обнимал меня, кроме того раза на сетере в Ромерике, и то лишь потому, что я не могла тогда стоять на ногах.
Именно после того случая все эти умные рассудительные родственники, знающие о проклятии, которое тяготеет над Людьми Льда, разлучили нас.
Но что им известно о пламени, горящем в крови? Пламени, против которого есть только одно средство — присутствие любимого?
Наконец-то Доминик отпустил мою руку. Давно пора, но мы оба не могли прервать это прикосновение.
Надо отойти от него. Что-нибудь сказать, неважно что, и отвернуться. Повинуйся мне, мое тело! Повинуйтесь мне, мои чувства!»
Виллему быстро переменила тему разговора:
— Лене, это твой жених?
Угловатая, худенькая Лене вдруг вся преобразилась. Это была энергичная, уверенная в себе и очень умная девушка. Настоящий, надежный друг. У нее некрасивое, но очень привлекательное лицо.
— Да, да, это Эрьян, — улыбнулась она. — Эрьян, иди сюда, поздоровайся с Виллему! А это его родители.
Виллему представляла себе Эрьяна совсем другим. А у него некрасивое, обыкновенное лицо. Но она уже давно знала, что для любви внешность не важна. Она отыскивает в человеке нечто другое, то, чего не определишь словами. Вот и Лене, видно, нашла в Эрьяне то, что нужно было именно ей. И тогда вспыхнула любовь.
Виллему многое поняла с тех пор, как своенравной семнадцатилетней девчонкой по уши влюбилась в красавца Эльдара Свартскугена.
Едва поздоровавшись с женихом Лене, она почувствовала, что в этого человека с заурядной, казалось бы, внешностью легко влюбиться. Он сразу располагал к себе, внушал доверие, в нем ощущалась какая-то надежность.
Уже в который раз Виллему мысленно подивилась, как часто похожие друг на друга люди находят путь к сердцу друг друга. Ведь Лене и Эрьян были похожи и внешностью, и характером.
Вид у них был счастливый.
У Виллему сжалось сердце, и она поискала глазами Доминика. Найти его было нетрудно. Пока все говорили, перебивая друг друга, Виллему и Доминик обменялись взглядами, полными любви.
Ничего не изменилось. Напротив. Письма, становившиеся все более горячими, лишь усилили чувство, которое должно было тихо и незаметно погаснуть.
Осторожное покашливание Ирмелин вернуло их к действительности.
В Виллему снова проснулось упрямство: «Он должен быть моим! Не сейчас, каждый из нас дал слово своим родителям. Но я должна что-то придумать…
Нет, не могу. Мне одной с ними со всеми не справиться. Ведь Доминик будет выполнять их условия. А идти против него я не могу.
По-видимому, единственное, что меня ждет, — теплое объятие, когда мы будем прощаться. В присутствии всех я обниму его и на мгновение прижму к себе. И в этом объятии будет вся моя любовь.
Больше мне ждать нечего. Заглядывать дальше в будущее я не смею».
Несмотря на начавшуюся войну, свадебное празднество длилось три дня. Три безоблачных дня хозяева и гости Габриэльсхюса не думали о своих тревогах и радовались, что они наконец-то все собрались вместе.
Лишь четверо любящих не могли забыть о своих огорчениях. Mысль о будущем не покидала их ни на минуту. Хоть влюбленные и старались избегать друг друга, каждый из них не мог забыть, что человек, с которым его связывала безнадежная любовь, находится под одной с ним крышей — кто-то из них должен был первым нарушить запрет рода, это был только вопрос времени. Виллему все свои надежды связывала с прощанием. Вот когда она возьмет свое!
1 июня, когда свадьба была в самом разгаре, шведский и датский флот сошлись возле Эланда в жестокой битве. Шведы потерпели поражение. Они потеряли одиннадцать кораблей, в том числе и флагманский корабль «Большая корона» со ста тридцатью пушками.
Погибло четыре тысячи двести человек.
Эти громоздкие парадные корабли приносили больше вреда, чем пользы. Враг обычно сосредотачивал на них все внимание, и потому они были особенно уязвимыми.
То, что осталось от шведского флота, в счет не шло. Поэтому решающая битва должна была теперь состояться на суше, а точнее — в Сконе.
Но эти новости не сразу достигли Дании. Свадебный пир продолжался. В кои-то веки собравшись вместе, родственники не спешили разъезжаться по домам. Людям Льда было присуще обостренное чувство рода, и, надолго оторванные от родных, они чувствовали себя беспомощными и потерянными. Больше других это испытал на себе Микаел.
Только Стеге вернулись к себе в Сконе вместе с молодой женой Эрьяна. Лене навсегда покинула отчий дом и отправилась в эту старую датскую провинцию, принадлежавшую теперь врагу.
Родных пугало отчаяние, горевшее в глазах Ирмелин, и они следили за Никласом, который явно что-то задумал. Андреас и Эли, родители Никласа, должны были уехать с сыном домой, и Хильда, мать Ирмелин, горевала, что опять не сможет увезти дочь из Габриэльсхюса. Положение было безвыходное, и это омрачало их радость.
О Доминике и Виллему все как-то забыли.
И вот однажды случилось то, что должно было случиться. Виллему и Доминик встретились на крыше замка у зубчатого бруствера, оставшегося с тех времен, когда усадьбе приходилось отражать нападения врагов.
Никто этого не заметил, потому что до сих пор Виллему и Доминик неизменно уклонялись от встреч друг с другом. И вот по роковой случайности это бегство друг от друга свело их вместе на крыше.
Легкий летний ветер посвистывал среди зубцов. В остальном было тихо.
— Ты тоже поднялся сюда? — У Виллему перехватило горло.
— Хотел подышать свежим воздухом. Мне всегда он идет на пользу.
— Мне тоже. Хочешь, я уйду?
— Нет, нет, не уходи! Неужели мы не можем поговорить, как все люди, не…
— Не прикасаясь друг к другу? Ты это хотел сказать?
— Ты угадала.
Виллему смотрела на его длинные, красивые пальцы, которые как-то уж очень нежно ласкали камни. В Доминике всегда ощущалась скрытая чувственность, эта чувственность пронизывала все его существо, хотя и не была заметна с первого взгляда из-за его мужественности и силы. Она притягивала и отталкивала Виллему, и девушка с детским упрямством пыталась противостоять ей.
Вот и сейчас ей было трудно найти естественный тон в разговоре с Домиником. От волнения ее била дрожь.
