…С пузырчаткой он познакомился в первый же день в имении. Его купили на торгах. Он очень уж долго и не стоял в шеренге, даже и оглядеться толком не успел. Краснолицый беловолосый мужчина ткнул его пальцем в грудь, осматривать не стал, заплатил, не торгуясь, и вот он уже, на ходу натягивая рубашку, спешит за новым хозяином. Потом тряска в тесном тёмном кузове крытого грузовика, а не в обычном фургоне-перевозке, среди каких-то бочек и ящиков, и приковали его неловко. Он ещё ничего не понимал. Его только удивило такое пренебрежение к телу спальника.
В имение приехали, когда стемнело… Его за шиворот выволокли из кузова и по-прежнему волоком, хотя он и не думал сопротивляться, протащили через двор, буквально его лбом открыли дверь, и он влетел в ослепительно светлую после тёмного двора комнату. Хохот и крики оглушили его. Он и сообразить ничего не успел, как получил оглушительную затрещину и сразу же удар в живот. Он только выдохнул: "За что?" — и упал под новым ударом по затылку.
Он лежал, скорчившись на полу, его пинали, волокли куда-то за волосы… Потом велели раздеться. Он так и не понимал ничего и привычно повиновался. Он умел раздеваться быстро, но его всё равно били. И вот он уже лежит на полу, на спине, как и велели, с закинутыми за голову руками, а на его лодыжках и запястьях застёгивают кандалы. Но за что?
За что?! Лязгнули замки, ещё странный звук, и натянувшиеся цепи рывком растянули его так, что хрустнули суставы, и боль захлестнула его. И он остался один, в темноте. И не сразу ощутил, какой это странный пол. Потом он будет не раз мыть его, оттирая шипастые плитки от засохшей крови, мочи, кала и следов рвоты. И всякий раз будет заново удивляться и шипам, таким маленьким, даже не страшным, когда смотришь на них сверху, и тому, что кто-то смог до такого додуматься, чтобы вот так, без побоев, чтоб самим белякам, значит, руками не махать… А тогда, той страшной ночью, извиваясь в безнадёжных попытках лечь поудобнее, пока не понял, что так и задумано, что каждое движение — лишняя боль, тогда впервые он ощутил ту холодную бессильную ненависть, какой раньше никогда не знал…
…Алиса прибежала на кухню и дёрнула Женю за фартук.
— Чего тебе? — нехотя оторвалась от плиты Женя.
— Мам, он так хрипит. Мне страшно.
— Сейчас!
Женя бросила ложку и побежала в комнату. Вон что, голова скатилась с подушки, и весь он как-то перекрутился. Примочки все свалились.
— Сейчас-сейчас.
Какой же он горячий и бредит, что ли. Она заново уложила его, сменила примочки. Он приоткрыл левый глаз и словно пришёл в себя, зашевелил губами.
— Чего тебе? Пить? — Женя склонилась над ним, почти легла ухом на его рот, и не так расслышала, как догадалась. Ох, чёрт, как же она об этом сразу не подумала.
Женя досадливо прикусила губу. Куда бы Алиску деть?
— Алиска! Сядь к окну и смотри на улицу. И не оборачивайся, пока не скажу.
Алиса явно не торопилась с исполнением, и Жене пришлось прибегнуть к физическим мерам.
— Вот так! И сиди смирно!
Алиса надулась, но честно уставилась на неровное от текущих по нему струек стекло.
Женя вернулась к кровати, откинула одеяло. Так, примочки пока снимем. Левую руку на себя.
— Ну, вставай. Ничего-ничего, я держу.
А она-то ещё считала комнату маленькой, а когда тащишь на себе горячее, тяжёлое тело, каждый шаг прочувствуешь.
Женя довела его до закутка в кухне, приспособленного ею под уборную, но оставить одного не рискнула. "Худо станет, не до срама будет", — мамина фраза и сейчас сработала. Какой уж тут срам, он же на ногах не стоит.
Может, ей и показалось, но обратно он шёл легче и не упал как вчера, а сел на кровать, а там уж она помогла, уложила и накрыла одеялом.
— Ну, вот и хорошо. Сейчас примочки положу и всё.
Он шевельнул губами, и она опять склонилась над ним. Что? Что он теперь говорит?
— Джен-ньия, — два коротких выдоха ошеломили её, а он помолчал и опять в два приёма по-русски, — ми-лайа.
Женя потрясённо выпрямилась. Значит… значит, он всё-таки узнал её.
— Узнал? — повторила она вслух.
У него дрогнул в кивке подбородок.
— Нет-нет, молчи, — заторопилась Женя. — Я тоже тебя сразу узнала. Ты спи себе, спи.
Он послушно закрыл глаз. Женя отошла к столу, где в миске с холодной водой плавали тряпочки, отжала одну и вернулась к нему. Да, она сказала правду, она и в самом деле узнала его, но как это у неё получилось? Сейчас он никак, ну никак не похож на того, красивого, с плутовской мальчишеской улыбкой… И всё-таки это он. В самом деле, он.
— Мне ещё долго так сидеть? — голос Алисы звенел от сдерживаемых слёз.
— Всё, можешь обернуться.
Женя положила примочку ему на глаз, и он вздрогнул от прикосновения. Подошла Алиса, вызывающе выпятив подбородок.
— А я всё равно всё видела!
— Видела так видела, — отмахнулась Женя.
Она вдруг почувствовала себя смертельно усталой.
— Джен! Джен! — позвали её с улицы.
Женя быстро подошла к окну, приоткрыла створку.
— Миссис Маури? Доброе утро. Что случилось?
— Спуститесь, Джен, я не могу кричать.
— Конечно-конечно, миссис Маури, я сейчас спущусь.
Миссис Маури не злая, пожалуй, лучше всех здесь относится и к ней, и к Алисе. Не нужно её обижать.
Женя захлопнула окно, быстро набросила плащ поверх халатика и побежала вниз.
Элма Маури ждала её у крыльца. Обычно, она любой разговор начинала с жалоб на годы и больные ноги, что должно было оправдать её нежелание зайти в дом. И Женя была ей благодарна за это: многие подчеркивали расовую недостоверность Алисы и свою законопослушность, — а Элма Маури достаточно смела, чтобы дружески относиться к Жене, и достаточно умна, чтобы не переходить границы приличий и никого не обижать. Но сегодня она огорошила Женю.
— Где девочка?
— Дома, — растерянно ответила Женя.
— Хорошо, — явно облегчённо вздохнула Элма. — И не выпускайте, пусть сидит дома.
— Да, но что случилось?
— Клетка пуста!
Женя так растерялась, что не знала что сказать, но её растерянность приняли за испуг.
— Да-да. Они сбежали! Представьте, Джен, их выпустили!
— Как?!
— Открыли дверь и выпустили. Кто-то выломал замок.
Этого Женя никак не ожидала. Замок?! Но кто?!
— Но кто?! — вскрикнула Женя и уже спокойно повторила. — Кто это мог сделать?
— Теперь они будут его искать! — презрительно скривила губы Элма. — Будто это сейчас важно!
— А что же важно?
— Важно, что они все неизвестно где. Эти черномазые и раньше ни о чём не думали, кроме мести. А теперь, после этой идиотской клетки? И самое страшное, Джен, говорят, там были даже спальники!
