Я попыталась прервать ее и сказать ей, что у меня и в мыслях не было думать о ней как о рабыне, а о себе как о госпоже, но она проигнорировала мои попытки. Все так же серьезно она сказала, что причина ее смеха надо мной заключалась в том, что я заплатила женской природе своей глупостью и слепотой.
— Что с тобой, Делия? — спросила я в недоумении. — Ты умышленно оскорбляешь меня.
— Конечно, — с готовностью согласилась она и захихикала, оставаясь совершенно безразличной к нарастающему во мне раздражению. Она звучно шлепнула меня по колену. — А что касается моего поведения, — продолжала она, — то оно вызвано тем, что ты даже не отдаешь себе отчета в очевидном факте: раз ты женщина, значит, ты — рабыня.
Собрав все терпение, на которое я была способна, я сказала Делии, что она не права. — В наши дни никто не является рабом. — Женщины — рабыни, — настаивала Делия. — Мужчины порабощают женщин. Мужчины затемняют рассудок женщины. Их желание поставить на женщинах клеймо, как на своей собственности, затуманивает наш разум, — заявила она. — Этот туман висит на наших шеях как ярмо.
Мой бессмысленный взгляд вызвал у нее улыбку. Сложив на груди руки, она откинулась на сиденье. — Секс затуманивает разум женщин, — добавила она мягко, но все же настойчиво. — Женщины так основательно заморочены, что даже не могут рассмотреть возможность того, что их низкий статус в жизни является прямым следствием сексуального воздействия на них.
— Это самое нелепое из того, что я когда-нибудь слышала, — произнесла я.
Затем довольно тяжеловесно, в пространной осуждающей речи я затронула социальные, экономические и политические причины низкого статуса женщины. Довольно долго я рассказывала об изменениях, которые произошли в последние десятилетия. О том, как женщины преуспели в своей борьбе против мужского господства. Раздраженная насмешливым выражением ее лица, я не смогла удержаться от замечания, что ее предубеждение несомненно проистекает из собственного опыта, из ее собственных перспектив на будущее.
Все тело Делии сотрясалось от едва сдерживаемого хохота. Она сделала усилие, чтобы взять себя в руки и сказала:
— Реально ничего не изменилось. Женщины остаются рабами. Рабыни, которые получили образование, заняты сейчас выяснением истоков социального и политического насилия, направленного против женщин. Ни одна из рабынь, однако, не может сосредоточить внимание на корне их рабства — половом акте, — если только он не заключается в изнасиловании или не связан с другими формами физического насилия.
Слабая улыбка разомкнула ее губы, когда она сказала, что верующие мужчины, философы, а также мужчины от науки в течение веков утверждали и, конечно, продолжают утверждать, что мужчины и женщины должны следовать биологическому, Богом данному императиву, обязывающему их поступать в соответствии с их сексуальными репродуктивными возможностями.
— Мы были поставлены в условия, заставляющие верить, что секс — это хорошо для нас, — подчеркнула она.
— Эта берущая начало от рождения вера и принятие ее делают нас неспособными правильно поставить вопрос.
— И что это за вопрос? — спросила я, с трудом сдерживая смех, вызванный ее нелепыми убеждениями.
Казалось, что Делия не слышит меня. Она молчала так долго, что мне показалось, что она задремала, и поэтому я вздрогнула, когда она произнесла:
— Вопрос, который никто не отваживается задать, — это что делать нам, женщинам, чтобы занять соответствующее положение?
— В самом деле, Делия, — воскликнула я в притворном испуге.
— Затуманенность разума женщин настолько тотальна, что мы готовы касаться всех других вопросов нашего положения, за исключением того, который является причиной всего, — заявила она.
— Но Делия, мы не можем жить без секса, — засмеялась я. — Что случится с человеческим родом, если мы не...
Она прервала и мой вопрос, и мой смех повелительным жестом руки.
— В настоящее время женщины, подобные тебе, в своем рвении относительно равенства подражают мужчинам, — сказала она. — Женщины имитируют мужчин в такой доходящей до абсурда степени, что секс, которым они занимаются, не имеет никакого отношения к рождению человека. Они приравняли свободу к сексу, даже не рассматривая, что секс дает для их физического и эмоционального здоровья. Мы подверглись настолько основательному внушению, что твердо верим: секс является для нас благом.
Она подтолкнула меня локтем, а затем, пародируя декламацию нараспев, стала импровизировать:
— Секс — благо для вас. Он доставляет удовольствие. Он необходим. Он смягчает депрессии, репрессии и фрустрации. Он исцеляет головную боль, низкое и высокое давление крови. Он заставляет исчезнуть прыщи. Он вызывает рост вашей груди и бедер. Он регулирует ваш менструальный цикл. Короче говоря, это фантастика! Это полезно для женщин. Каждый подтвердит это. Каждый порекомендует. — Она остановилась на мгновение, а затем завершила с нарочитой актерской выразительностью: — «Каждый день сношаться — к врачам не обращаться».[1]
Я нашла ее представление ужасно смешным, но потом внезапно отрезвела, когда вспомнила, как семья и друзья, включая нашего семейного врача, советовали то же самое, правда, не так грубо, — в качестве средства от всех подростковых хворей, которые у меня были. Потом это превратилось в жесткое репрессивное окружение, утверждавшее, что когда я выйду замуж, у меня будут регулярные менструальные циклы. Я наберу вес. Я буду лучше спать. У меня будет мягкий характер.
— Я не вижу ничего плохого в желании секса и любви, — произнесла я, защищаясь. — Когда бы я ни занималась этим, мне всегда очень нравилось. И никто не затуманивал мой разум. Я свободна! Я выбираю, кого хочу и когда хочу. В темных глазах Делии сверкали искры веселья. — Выбор тобою партнера никоим образом не меняет того факта, что тебя трахали.
Затем с улыбкой, как бы смягчая грубость своих слов, она добавила:
— Приравнять свободу к сексу — это злая ирония. Мужчины настолько полностью, настолько тотально затуманили наш разум, что мы теперь совершенно лишены энергии и воображения, чтобы сосредоточиться на действительной причине нашего порабощения, — подчеркнула она. — Желать мужчину сексуально или влюбиться романтически — вот всего лишь два варианта выбора, предоставленного рабыням. И все, что мы говорили об этих двух вариантах, служит только оправданием для нашего соучастия и невежества.
Я была возмущена. Мне ничего не оставалось, как решить, что она — одна из представительниц угнетенных сварливых женщин-мужененавистниц.
