– Сестре! – эхом откликнулся Карамон и привалился спиной к стене, чтобы удержаться на ногах. Трактир содрогнулся.
– Упаси нас Паладайн! – Тика прижала ладони к мгновенно покрасневшим щекам. – Но... Китиара?..
Карамон снял плащ и повесил мимо гвоздя. Плащ соскользнул на пол, и трактирщик не стал поднимать его. Женщина смотрела на все это с растущим изумлением.
– Так вы не пойдете за этим человеком?
– За ним недалеко ходить. Карамон Маджере – это я.
Всадница сморгнула, взглянула на Тику, затем снова перевела взгляд на Карамона. Тот неловко пожал плечами:
– Спросите кого угодно. Зачем бы мне лгать? – Он усмехнулся, погладив отросшее за последние годы брюшко. – Я понимаю, что не слишком-то похож на героя...
Женщина внезапно улыбнулась:
– Я ожидала встретить великого человека, быть может, владельца всех этих земель. И рада, что все так обернулось. Так мне будет... гораздо легче.
Она еще раз оглядела огромную фигуру трактирщика.
– Да, теперь я вижу, что это вы и есть. Она описала мне вас, как смогла. «Гигант, в котором смелости больше, чем сообразительности, всегда помнящий о том, что есть надо трижды в день». Прошу прощения, но это ее слова, а не мои.
Лицо Карамона потемнело.
– Я полагаю, вы знаете, госпожа, – медленно проговорил он, – что моя сестра мертва. Вернее, моя сводная сестра. И знаете, что она была Повелительницей Драконов в воинстве Темной Королевы. С чего бы это ей рассказывать вам обо мне? Когда-то она, вероятно, любила меня, но скоро, думаю, забыла вовсе.
– Я знаю, кем была Китиара, быть может, лучше, чем многие другие, – ответила всадница. – Мы жили какое-то время вместе – недолго, всего несколько месяцев. Это было еще до войны, лет за пять... Но, может, вы позволите мне рассказать все с самого начала? Я столько проехала... Мне легче рассказывать по порядку.
– Тогда не отложить ли нам разговор до утра?..
– Нет, нет, – тряхнула головой всадница. – Мне лучше исчезнуть до рассвета. Так вы выслушаете меня? Если нет, то... то я просто уйду и оставлю вас в покое.
– Пойду приготовлю немного липового отвара, – сказала вдруг Тика.
Уходя на кухню, она чуть погладила мужа по руке. – Говорите без меня.
Карамон тяжело опустился в соседнее кресло.
– Что ж, я готов выслушать вас, госпожа. Как, кстати, ваше имя – если вы, конечно, можете назвать его?
– Сара Дунстан. Я живу – или когда-то жила – в Соламнии. Вот там, в маленькой деревушке неподалеку от Палантина, и началась эта история.
Тогда мне было около двадцати. Я жила одна в доме, доставшемся мне после смерти родителей. Чума, прошедшая по нашим землям, опустошила города и поселения, и я была одна из немногих выживших в те годы. На жизнь я зарабатывала ремеслом ткачихи – ему обучила меня мать. Ко мне несколько раз приходили свататься – невесты тогда были все наперечет, но я всем отказала. В деревушке меня прозвали за это гордячкой, а я просто еще не встретила того, кого смогла бы полюбить.
Нельзя сказать, чтобы я была счастлива. Да и немногие были счастливы тогда, за несколько лет до войны. Никто не знал. Какую участь им готовит судьба, и никто не чувствовал себя уверенным в завтрашнем дне.
Тика вошла с подносом. Над кружками поднимался пар, в зале запахло липовым цветом. Тика пристроилась рядом с. мужем и протянула ему кружку с отваром. Он отставил ее в сторону и, кажется, тотчас же забыл про нее.
– Продолжайте, моя госпожа.
– Не надо звать меня госпожой – я никогда не была ею. Я была просто ткачиха. Однажды, когда я, как обычно, сидела за станком, кто-то постучался ко мне в дверь. Я открыла. Сначала я подумала, что передо мной мужчина, но в следующий миг разглядела, что у моих дверей стоит молодая женщина в одежде воина. На бедре у нее висел длинный меч, а темные волосы были коротко острижены.
Тика взглянула на мужа – речь шла, безусловно, о Китиаре. Но лицо Карамона оставалось неподвижно.
– Она хотела просить меня о чем-то – наверное, принести воды, – но прежде чем успела сказать хоть слово, рухнула без чувств прямо мне под ноги.
Я втащила ее в дом. Она была очень плоха. Я поспешила позвать одну старуху ведунью, она лечила меня когда-то. Это было до того, как целители Мишакаль вернулись в наши края, и деревенские травницы лечили всех сами, как могли.
Когда я пришла с ведуньей, женщина – она назвалась Китиарой – уже пришла в себя. Она попыталась встать с постели, на которую я ее уложила, но была слишком слаба. Старуха осмотрела ее и велела больше не пытаться встать. «Это просто лихорадка, – сказала Китиара. – Дайте мне какое-нибудь снадобье от жара, и я пойду дальше». – «Это не лихорадка, и ты это знаешь сама, – ответила ей ведунья. – Ты ждешь ребенка, и, если не полежишь смирно хотя бы короткое время, у тебя будет выкидыш».
При этих словах Карамон сделался бледен, как скатерти на его столах.
Тика, не глядя, поставила на пол свою кружку – у нее задрожали руки. Она крепко сжала запястье мужа, и он взглянул на нее с благодарностью. А всадница продолжала рассказ:
– "Иного это отродье и не заслуживает!" – крикнула Китиара и принялась браниться и сыпать проклятиями – я никогда не слышала таких слов ни от одной женщины. Я не знала, что и думать, но старуху все это ничуть не смутило: «Ты непременно потеряешь это отродье, но при этом умрешь и сама!»
Китиара пробормотала что-то насчет того, что не слишком доверяет суждениям беззубых старых ведьм, но подчинилась – она и в самом деле была очень больна. Ведунья хотела увезти ее в свой дом, но я сказала, что сама буду ухаживать за ней. Может, это было и глупо, но я чувствовала себя такой одинокой... и к тому же в вашей сестре было что-то такое, что заставляло восхищаться ею.
Карамон мрачно кивнул.
Сара неловко улыбнулась и пожала плечами:
– Она была сильна и независима, она была такой, какой, возможно, могла бы стать я, если была бы немножко смелее. Словом, она осталась у меня. У нее и в самом деле была лихорадка. И потом, она действительно ненавидела плод, зреющий в ее утробе, и не хотела, чтобы он появлялся на свет.
Я ухаживала за ней. Она пролежала месяц или около того. В конце концов ей полегчало. Лихорадка измотала ее, она была такой слабой – вы сами хорошо знаете, как это бывает после долгой болезни. – Сара вздохнула. – Первое, что она спросила, когда немного поправилась: не сыщется ли у ведуньи какого-нибудь средства, чтобы избавить ее от ребенка.
Старуха сказала Китиаре, что уже слишком поздно. Китиара пыталась спорить, но была еще слишком слаба. Но она по-прежнему не хотела ребенка.
Она считала дни до его появления на свет и повторяла:
«Как только этот ублюдок наконец вылезет из меня, я смогу уйти».
