Снова ударил гром, рванул ветер, несколько кусков черепицы сорвались с крыши и, упав на мостовую, разлетелись мелкими осколками.
«Помогите, убивают!»
«Всех перережу!» – неслись вслед Каспару страшные крики.
По крышам застучали крупные капли дождя, снова рванул ветер, где-то хлопнула рама и разбилось стекло.
– Да где же стража, мамочки мои?! – послышался со второго этажа испуганный женский голос.
– Что там, Клара?
– На площади дерутся, а на улице – буря!
Каспар закутался в плащ и прибавил шагу, ветер налетал короткими порывами со всех сторон, то ударяя в лицо, то подталкивая в спину. Сверкнула молния, и сквозь сгустившийся мрак на землю посыпался мелкий град.
К тому времени как Каспар добрался до дома, град успел засыпать всю мостовую, а ветер продолжал швырять его плотными зарядами в прохожих, в стены домов и в окна.
Забежав во двор, Каспар плотно притворил ворота и задвинул засов. Взбежал по длинной лестнице и, оказавшись в прихожей, первым делом спросил:
– Дети дома?
– Дома! – доложила выскочившая Генриетта. – Как загремело, так я сразу сказала – в школу не пойдете. Вот и ты вернулся, хорошо как…
Комкая фартук, Генриетта неожиданно попятилась и, наткнувшись на стену, осела, спрятала лицо в ладони и заплакала.
– Ты чего, мам? – спросил, вбегая, Хуберт. На его голове была свежая повязка.
– Не тронь ее, сейчас пройдет, – сказал Каспар, снимая сапоги.
Однако ему пришлось проводить жену в гостиную, а детей отправить на другую половину дома, чтобы не мешались со своими вопросами.
Генриетта продолжала рыдать, не помогали ни вода, ни приготовленные ею же капли. Не найдя способа привести ее в чувство. Каспар оставил эту затею и зажег стоявшую на столе свечу. Неожиданно это помогло, Генриетта перестала плакать и уставилась на пламя свечи тоскливым взглядом.
– Ты… отчего плакала, дорогая? – осторожно спросил Каспар, боясь вызвать новые рыдания.
– Я боюсь, Каспар, – всхлипнув, ответила Генриетта.
– Чего же ты боишься? Этой бури?
Каспар оглянулся на потемневшие витражные окна; град продолжал стучать в них с удивительной настойчивостью.
– Нет, Каспар, я боюсь не бури. Я боюсь завтрашнего дня…
Всю ночь слова Генриетты не давали Каспару ни сна, ни покоя. Как ни старался он убедить себя, что все это пустое, бабья блажь, однако тревога разливалась по телу губительной отравой, заставляя стыть ноги и чаще биться сердце.
Заснуть удалось только под утро, но не проспал Каспар и двух часов, как был разбужен стуком множества копыт о мостовую.
Сразу почувствовав неладное, он вскочил с постели и в предутреннем полумраке пошарил вокруг в поисках меча – ему пригрезилось, будто он где-то в поле, стоит на часах и враг чуть не застал его врасплох.
– Каспар, кто там?! – переполошилась Генриетта, и ее голос вернул его к реальности.
– Приехал кто-то.
Каспар подошел к окну, и тут раздался сильный стук в ворота, казалось, их вот-вот ссадят с петель.
– Каспар Фрай, выходи немедленно!
– Каспар Фрай, выходи! – кричали неизвестные на несколько голосов.
Каспар распахнул окно, потянуло холодом, утро выдалось пасмурное и студеное.
– Я Каспар Фрай. Чего ломитесь? – Он старался говорить твердо, и это давалось ему нелегко, внизу на неспокойных, бряцающих уздечками мардиганцах дожидались человек двадцать гвардейцев герцога – давно к нему не наведывались в таком составе.
– Спускайся немедленно, Фрай, ты должен ехать к герцогу – в Ангулем! – прокричал молодой гвардейский капитан. Должно быть, он недавно получил «золотых орлов» и нежданная власть еще кружила ему голову.
– Сейчас буду готов, господин капитан, – ответил Каспар миролюбиво. – Только лошади у меня нет.
– Лошадь не нужна – в экипаже поедешь вместе с семьей!
– С семьей? – удивился Каспар.
– Я с тобой что, через забор переговариваться буду, скотина ты эдакая?! – закричал молодой капитан и в сердцах ударил стеком ни в чем не повинного жеребца.
В этот момент по улице, грохоча железными ободьями, подкатила одна из карет герцога, запряженная четверкой гнедых лошадей.
– Ну-ну, – сказал Каспар, совершенно смущенный таким поворотом и, закрыв окно, повернулся к Генриетте. Но ее в постели уже не было.
Каспар стал торопливо одеваться, лихорадочно соображая, как он объяснит жене, что новый герцог требует их всех в замок. Каково же было его удивление, когда, выйдя в гостиную, он застал там сонную Еву, уже совершенно одетую, с наспех собранными и увязанным в узел пожитками.
– А где мама? – спросил Каспар.
В этот момент в гостиную ввалилась Генриетта с огромным узлом, в который она запихивала какие-то тряпки.
– Мы уже готовы, – сказала она, поправляя выбившуюся из-под чепца прядь. – Хуберт у дверей ждет.
– А ты не боишься? – спросил Каспар.
– А чего мне бояться? Наверное, новый герцог хочет дать тебе службу, оно и правильно, чего тебе тряпки красить, ты человек с головой, такого каждый на свою службу пристроить рад.
Генриетта с перепугу несла чепуху, но в этот момент Каспар был благодарен ей за то, что она не потребовала от него ответов на вопросы, которых он не знал.
В ворота снова застучали.
– Ну-ка пошевеливайтесь! Его светлость долго ждать не будет!
– Ну пошли-пошли, – сказал Каспар, подхватывая узлы у Евы и Генриетты. – Нехорошо заставлять ждать молодого герцога, а то еще подумает, что мы относимся к нему без должного почтения.
На улице было сыро, насыпавший вечером град растаял, превратившись в лужицы.
Гвардейцы угрюмо смотрели на Каспара, должно быть виня его в том, что их выгнали из казармы в такую рань.
Сидевший на козлах кареты немолодой сержант соскочил на мостовую, распахнул перед Генриеттой дверцу и разложил ступеньки.
– Пожалуйте, госпожа Фрай.
Лицо сержанта показалось Каспару знакомым – он видел его прежде на герцогском подворье. Сержант тоже его знал и приветливо подмигнул, дескать, все будет хорошо.
– Ты чего тут моргаешь?! – закричал на него капитан. – Твое дело на козлах сидеть!
– Уже иду, господин капитан! – придурковато завопил сержант, вытягиваясь в струнку и дико вращая глазами.
За спиной капитана кто-то из гвардейцев хихикнул. Каспар подсадил Еву, пропустил в карету Хуберта и, поднявшись сам, сложил порожки и затворил дверцу.
– Поехали-и-и! – крикнул капитан и, дав мардиганцу шпоры, понесся вперед.
За ним последовали несколько гвардейцев, остальные поехали позади кареты.
Ева тут же придвинулась к окну и, расплющив нос о стекло, стала с восхищением глядеть на улицу, это было ее первое путешествие в настоящей карете.
