— Знатный гость, говоришь?
— А то нет! Все честь по чести. И шпага — тычься, не хочу, и плащ с консигной,[15] и денег не считано, только вот слуг нету…
— А что за консигна-то?
— Цвятка[16] якаясь, белого цвета. А плащ темно-синий…
— Видать, точно издалека. Я эдакого знака не припомню.
— А я что говорю! И коней таких у нас не водится.
— Ладно, разберусь. А ты карауль хорошенько. Как Грешница[17] покажется, тебя Збышко сменит.
— Ты к тетке Гвенде пойдешь? А что войтихе сказать, коли спрашивать будет?
— А то и скажи, что у нас тут приезжий кавалер[18] случился, я с ним потолковать хочу. Если он нашим свидетелем станет, синяки поверят, особливо, коли он слово нобиля даст…
— Дядечку, а дядечку…
— Ну, чего?
— Жалко Лупе, не она это. Панка сама вляпалась, и поделом ей, змеюка была, а не девка. Чего из-за нее огород городить, закопать тихохонько, и делов-то!
— Ты, дурья твоя башка, видать, в крепостные наладился? А то, может, к Последним горам[19] с лежачей матерью податься решил? Брат-то Цилькин, забодай его жаба, он же у бара Кузинга второй управляющий, он же за сестрину дочь нас всех замордует. Да и сама Цилька стервь хорошая, счеты сводить кинется. Вот и выходит, что волшбу, прячь не прячь, найдут, а за сокрытие запретной волшбы, да еще злокозненной, мы все к Проклятому в зубы пойдем. Молчишь? Вот то-то же! Жалеть вы все горазды, а решать, так мне. Потом по селу пройти не дадите, жалельщики. А отпусти я бабенку, как примутся за нас упыри эти клятые, так небось меня же и на вилы — почему не отстоял? Тьфу, окаянство! — Господин войт, не в силах продолжать спор, нашел спасение в бегстве.
2228 год от В. И. 9-й день месяца Медведя. Вольное село Белый Мост. Харчевня «Белая мальва».
Роман-Александр че Вэла-и-Пантана лениво отодвинул чистую занавеску, расшитую буйными розанами. За окошком виднелась часть немощеной улицы, забор и стоящий напротив дом с черепичной крышей. Во дворе, вывалив язык, изнемогал от жары здоровенный цепной пес; в двух шагах от него нагло вылизывал поднятую заднюю лапу желтый котяра, в пыли деловито копошились куры. День клонился к вечеру, но весеннее солнце все еще заливало Белый Мост ярким светом. Роман решительно потряс головой, отгоняя остатки сна. Он терпеть не мог спать днем, но бессонные ночи в седле измотали его. К счастью, он успевал — те, кого он должен «случайно» встретить, появятся не ранее завтрашнего полудня. Вечер и ночь он проведет здесь, в Белом Мосту, а поутру он выедет из села и…
Дальше Роман не загадывал. Все зависело от того, каким ему покажется Первый Паладин Зеленого Храма Осейны,[20] первый нобиль Эланда высокородный Рене-Аларик-Руис рэ Аррой, герцог Рьего сигнор че Вьяхе,[21] всесильный дядя бездарного коронованного пьянчужки, знаменитый адмирал, непревзойденный мастер клинка и прочая, и прочая. Про эландца говорили всякое, и Роман отдал бы все на свете, чтобы правы оказались те, кто считал адмирала человеком чести, к тому же напрочь лишенным предрассудков.
Болтали, как водится, много, только вот никто не знал, чему верить, а чему — нет. Было общеизвестным, что Рене из рода Арроев в юности слыл одним из самых отчаянных и дерзких вольных капитанов. Зато любители прикидывать зубодробительные политические комбинации не принимали в расчет третьего сына Великого герцога Эланда. Между Рене и троном стояло восемь жизней, а сам он думал лишь о том, как проскочить на своем трехмачтовике Ревущее море и увидеть пресловутый Золотой Берег да прочие чудеса, прячущиеся за Запретной Чертой.
О Счастливчике Рене ходили легенды. Его корабль, украшенный фигурой вздыбившейся рыси, знали во всех портах от Эр-Атэва до Гвэрганды. В те поры сын герцога Лериберта жил, играя, и ему все удавалось. Неповоротливые корабли ортодоксов[22] ничего не могли поделать со стремительным «Созвездием Рыси» и его полоумным капитаном. Рене ввязывался в совершенно немыслимые авантюры и всегда выходил победителем. Он надолго исчезал, вновь появлялся, привозил диковинные вещи, кидался в любовные приключения, вновь все бросал и уходил в море. Лет двадцать назад «Созвездие» к назначенному сроку не вернулся. В гибель Рене долго не верили, потом стали поговаривать, что судьбе надоело сносить выходки нечестивца, не раз и не два переступавшего Запретную черту. Но капитан вернулся. Один. Ему было около тридцати, и он почти не изменился, только темно-каштановые волосы стали белоснежными.
Суеверные моряки сначала с ужасом вылупились на выходца с того света, затем выпили за его счет и за его удачу, а потом… согласились выйти с ним в море на новом корабле, которому Аррой дал прежнее название. Поход был удачным, маринеры[23] привезли изрядное количество бесценного черного жемчуга и сиреневые перья каких-то невозможных птиц, за которые арцийские франты готовы были заложить душу Проклятому. Все вернулось на круги своя, но Рене так никому и не сказал, где его носило целых два года.
Одни решили, что Счастливчик таки нашел обетованный берег, его спутники не захотели покидать земной рай, сам же капитан заскучал и как-то исхитрился вернуться. Другие утверждали, что корабль погиб, а Арроя спасла его вошедшая в поговорку везучесть. Были и такие, кто считал, что Счастливчик заплатил за спасение жизнями и душами своих людей.
Пересуды затихли сами собой, Рене же оставался прежним — был весел, открыт, вспыльчив, любвеобилен, продолжал, где нужно и не нужно, играть со смертью. Его новую эскападу в очередной раз объявили безумием, но «Созвездие» назло дурным пророчествам покинул идаконскую гавань накануне осенних штормов и вернулся по весне целым и невредимым. Эта экспедиция стала последней для маринера Рене.
Зимой Эланд посетила странная зараза, подчистую выкосившая самые знатные семьи. Из всех находившихся в Идаконе Арроев остался в живых лишь юный Рикаред, так что вернувшийся Рене неожиданно для себя самого оказался главой фамилии и некоронованным властителем герцогства. Именно тогда он перестал улыбаться, впрочем, протектор из капитана вышел отменный. Рене оказался политиком от бога, что и доказал, заставив считаться с собой не только одряхлевшую Арцию,[24] но и матерых хищников Эр-Атэва и Канг-Хаона.
Несколько неожиданных походов подтвердили репутацию идаконских маринеров и отбили у кого бы то ни было охоту замахиваться на эландское наследство. Фортуна, взявшая Арроя под крыло, демонстрировала редкостное постоянство. Впрочем, даже недоброжелатели молодого адмирала признавали, что удача — только полдела, остального Рене добивался сам…
