Но отчего-то я идеально понимал речь. И слышал чистейший русский язык! Или это было одним из пробудившихся во мне чужих воспоминаний. Я ничего не понимал, но все равно пытался рассуждать.
Все явно не складывалось. За пятьсот, триста, да даже за сто лет язык меняется до неузнаваемости, сохраняются лишь канонические нормы. Но тем не менее я понимал, что говорила официантка, и она понимала меня. Сделав допущение, что это действительно Средневековье, я рассчитал, что начало двадцать первого века и эту эпоху должно было разделять не меньше трехсот, а то и пятисот лет. А за это время языковой барьер должен был вырасти настолько высоко, что мне понадобилась бы лестница. Я бы точно не смог общаться спокойно.
«А вдруг я попал на съемки средневековой картины и сейчас сижу под прицелом какой-нибудь спрятанной видеокамеры?»
Нет, нет и нет. Подобное предположение казалось мне еще невероятнее, чем идея о перемещениях во времени.
«А что, если это игра? Простая ролевая игра, с большим количеством участников. Люди собираются вместе, выбирают время, место, а затем строят дома, иногда даже целые деревни, готовят декорации и отыгрывают исторические события на новый лад».
Я пощупал скамью. На ощупь декорации были очень качественными. Прямо-таки идеальными, настолько проработанными, что просто не могли быть декорациями.
Тело пробрала мелкая дрожь. Мне стало страшно, действительно страшно. Стало так страшно, что я, вероятно, никогда не испытывал страха, подобного этому. Да, я должен был разрыдаться, словно трехлетний ребенок, разбивший коленку, но слезы почему-то не наворачивались на глаза. Видимо из-за глубины испытываемого чувства.
В это время к моему столику подошел хозяин таверны. За его спиной притаилась, словно провинившаяся в чем-то, девушка-официантка. Видимо, она оторвала его от еды, потому что мощная челюсть трактирщика, словно мельничный жернов, старательно что-то перемалывала.
Пока жевал, он разглядывал меня. А я разглядывал его. Лицо выглядело грубым, деформированным, возможно, после серьезной травмы. Огромная выпирающая челюсть занимала половину его лица, за ней едва были видны маленький нос и тонкие блестящие глазки. Хозяин дожевал, проглотил и сказал, обращаясь к официантке:
— Смотри-ка, и вправду странный. Чистенький, ухоженный, аккуратный. Словно только что из королевских покоев вышел. Вот только одежда непонятная, словно у шута. И беден, как церковная мышь.
Он говорил с небольшим дефектом. Возможно, огромная челюсть мешала ему говорить внятно, или же сказывались последствия полученной травмы.
— А я вам о чем говорю, — тихонько пискнула официантка.
— Ты откуда будешь, мил человек? — прогундосил он. — Что забыл в наших краях, откуда путь держишь и куда?
Трактирщик вытер ладони о засаленный фартук и наклонился, уперев мясистые руки в стол. Под его немалым весом доски протяжно заскрипели. Таким взглядом обычно просят покинуть заведение, причем немедленно. Я непроизвольно поежился.
— Родом я из дальних стран, о которых никто никогда не слышал. В ваших краях оказался случайно, судьба привела. Пришел сюда из леса неподалеку отсюда. — Пытаясь сочинить что-то убедительное, я выдал чистую правду.
Трактирщик лениво почесал подбородок.
— Не похож ты на лесового, хоть даже из лесу пришел. Видел я как-то одного, какие-то молодцы из соседней деревни поймали. Ох, ну и страшен он был, дикий зверь. На человека похож, но на четырех ногах ходит, волосат, бородат, когти длинные, зубы острые. А глаза такие, словно не видят ничего и даже мысль в них не отражается. Его как поймали, так в сарае заперли, думали, благо будет. Не убивать же его, жалко нечистого, его даже кормили и поили. Так он повыл по ночам недельку, а на восьмой день и издох, — трактирщик протянул руку, взял меня за подбородок, повернул направо, налево, опустил нижнюю губу, проверил зубы. — А ты чистенький, ухоженный, опрятный, зубки словно жемчуг. Я даже дворян проходящих не видел настолько ухоженных.
Возможно, выгонять меня он не собирался. Я осторожно отвел его руку от своего лица.
— У нас все такие. Так положено.
— Точно, чужеземец. Значит, как попал к нам, ты не знаешь или не скажешь?
— Не знаю.
— Ладно, — похлопал меня по плечу хозяин и улыбнулся, но так, что от его улыбки по моей спине побежали мурашки. — Поверю тебе. Приглянулся ты Илине. Значит, совсем без денег остался?
— Да, — смущенно ответил я.
Он обреченно вздохнул, посмотрел на официантку, снова почесал подбородок.
— А работать умеешь?
— В ремеслах я не искусен, но с чем-то простым справлюсь.
— Так и быть, накормим да ночлег дадим. А ты за услугу дров нарубишь. Руки не доходят, а давно пора. Идет?
— Идет, — ответил я, не веря собственному счастью.
Вскоре, сверкая от радости, словно яркая звезда на небосклоне, вернулась Илина и принесла мне ужин в глиняной миске: жареную телятину с кашей и большущую кружку клюквенной медовухи.
Я никогда не ел с таким наслаждением. А если и ел, то не помнил этого. Я жадно выскребал содержимое миски, позабыв о страхе, о чужих воспоминаниях, об усталости, об ужасном запахе в трактире и о косых взглядах других посетителей. Ел так, словно это был первый и последний раз в моей жизни. Пока не подавился.
— Ты забавно ешь, — хихикнула Илина, когда я закашлялся. — Когда ел последний раз?
Она все это время стояла рядом и наблюдала за мной.
— Возможно, день назад, может, больше. Не помню. — Я отпил медовухи. — Может, лучше присядешь?
Она кивнула и опустилась на скамью напротив.
— А как ты попал сюда?
— Повернул налево и оказался тут.
— А откуда ты сворачивал?
— Из лесу. А как там оказался — понятия не имею. Забавная история, да? — меня потянуло на искренность.
— То есть ты не знаешь, как попал в наши края?
— Да.
Илина задумалась.
— А тебе есть куда пойти, к кому податься?
— Нет, я даже не представляю, что находится за этим трактиром. Кроме того, что ты мне уже успела рассказать.
Неожиданно за соседним столом началось подозрительное шушуканье. Я решил, что им все еще не по душе мое присутствие, но потом заметил, что в таверну кто-то вошел. Гостей было четверо. Одеты они были в серые рубахи из холщовой ткани, подобные тем, что были у всех остальных мужчин, сидящих вечером в трактире, за исключением одного — на нем был красный кафтан с лисьим меховым воротником.
Илина обернулась, и улыбка мгновенно покинула ее лицо. Повисло томительное молчание.
— Сиди тихо, не высовывайся, — шепнула мне она и убежала на кухню.
