А досточтимый Ар-Маура все смотрел и смотрел на обвиняемого. Не то брезгливо, не то с ненавистью. Наконец вздохнул и покосился на истца, с самым преданным видом подавшегося к судейскому креслу.
– Говори… – прозвучал равнодушный хрипловатый голос.
Истец зябко повел плечами и начал торопливо и сбивчиво:
– Досточтимому Ар-Мауре… да оценит государь его добродетели… известно… – Тут владелец кофейни кое-как совладал с собой и продолжал дрожащим от обиды голосом: – Заведение у меня, любой скажет, приличное… для достойных людей… Пришел – значит пей, в кости играй, беседуй… А чтобы песенки петь – это вон на улицу ступай… Домой вон иди и пой…
Тут судья как бы поменял глаза: широко раскрытое око презрительно прищурилось, а прищуренное – хищно раскрылось. Истца это поразило настолько, что он осекся на полуслове.
– Пел… песенки… – неспешно и хрипловато проговорил досточтимый Ар-Маура. Лицо его как-то странно передернулось под повязкой, и он снова въелся яростным своим оком в обвиняемого. – И о чем же?
Вопрос застал владельца кофейни врасплох.
– Э-э… – Он беспомощно оглянулся на двух свидетелей и облизнул губы. – Ну… просто песенки… Так, чепуха какая-то… И не складно даже…
Насторожившийся было судья расслабился, причем вид у него, следует заметить, стал несколько разочарованный.
– Дальше, – сердито буркнул он.
– Я подошел, говорю: иди вон, говорю, на улицу пой, а у меня заведение приличное… А он поймал муху…
Досточтимый Ар-Маура досадливо поморщился и чуть мотнул головой. Владелец кофейни запнулся.
– Дальше! – проскрежетал судья.
– П-поймал муху и начал кричать, что у нее шесть лапок, а не четыре, что я нарочно развожу незаконных мух… А потом стал обрывать ей лишние лапки… И еще сказал, что я враг государю, потому что развел незаконных мух и…
Видимая часть лица досточтимого Ар-Мауры выказала крайнее раздражение, но в то же время и некоторую растерянность. Судья крякнул, оглянулся и щелкнул пальцами. Во дворик по оперенной лесенке торопливо сбежал молоденький тщедушный секретарь (тоже из голорылых) и замер в полупоклоне.
– Ну-ка, взгляни пойди, – недовольно покряхтев, проговорил судья. – Буква «кор», раздел, по-моему, девятый. О летающих и пернатых.
– Что именно? – почтительно осведомился секретарь.
– Или, может, наизусть вспомнишь?.. Сколько там лапок должно быть у мухи?
Секретарь возвел глаза к обильно увлажненной листве. Крупная капля сорвалась и разбилась о его бледный высокий лоб. Бесстыдно оголенное лицо юноши озарилось радостью, и, прикрыв веки, он процитировал нараспев.
– Летающим же насекомым надлежит иметь два прозрачных крыла для полета и четыре лапки для хождения…
– Так… – несколько озадаченно сказал судья. – Ладно… Иди…
Довольный собой секретарь, не касаясь ажурных перилец, взлетел по лесенке на второй этаж, где у него хранились копии указов.
На минуту судья погрузился в тягостное раздумье. В тоскливом предчувствии истец и свидетели затаили дыхание. Обвиняемый вздохнул и переступил с ноги на ногу.
– Отрадно видеть, – неспешно заговорил наконец Ар-Маура, и голос его с каждым словом наливался желчью, – ту ревность, с которой подданные государя следят за точным исполнением его указов. Даже количество лапок у мухи не избегнет их острого взора. Будь вы четверо чуть поумнее, я бы заподозрил вас в издевательстве над законом. Однако, поскольку указа против глупости пока еще не издано, считайте, что вы легко отделались. Присуждаю: издержки разложить на истца и свидетелей, дабы впредь не беспокоили судью попусту. Что же касается тебя, красавец… – Ар-Маура развернулся всем своим грузным телом к обвиняемому. – Что-то слишком часто мы стали с тобой встречаться. Полторы луны назад тебя, помнится, уже приводили сюда за какие-то проказы. Поэтому сегодняшнюю ночь ты проведешь в яме, а завтра чтобы ноги твоей здесь не было! – Он помедлил, как бы сожалея о мягкости приговора, потом кивнул стражам: – Этих троих – к казначею, а этого умника запереть пока здесь, в доме. Я еще с ним сегодня побеседую…
Истец и свидетели облегченно вздохнули. Можно сказать, повезло… Что же касается обвиняемого, то он, кажется, так не считал. Вид у него, во всяком случае, был озадаченный и даже слегка обиженный.
Три остальных приговора тоже пришлось смягчить. Пусть думают, что грозный Ар-Маура просто пребывал сегодня в хорошем настроении. В конце концов, он тоже человек…
Присудив напоследок пойманному на краже бродяге всего-навсего толкнуть брус казенной каторги до Зибры и обратно, Ар-Маура тяжело поднялся с высокого резного стула и, прихрамывая, удалился в дом. Приятно удивил секретаря и слуг, отпустив их до вечера по своим делам. Усмехнувшись, подумал, что день этот войдет в легенду. День, когда Ар-Маура был добрым…
Оставшись на мужской половине один, судья собственноручно расстелил два коврика, бросил на пол подушки, поставил на серебряный поднос кувшин в мокрой фуфаечке и плоские чашки. Затем снял с пояса ключи и открыл узкую дверь в стене. Заключенный (он сидел в углу, подобрав под себя ноги) поднял голову и хмуро всмотрелся в огромную, заслонившую проем фигуру.
– Ну? – укоризненно молвил досточтимый Ар-Маура. – И долго мне еще тебя выручать прикажешь?
Заключенный фыркнул.
– Ты называешь это – выручать? – сварливо спросил он. – Спасибо, выручил! Укатал в яму ни за что…
– Ничего, – проворчал Ар-Маура. – Переночуешь – впредь умнее будешь. Вставай, пошли. М-му-хоборец…
Узник поднялся, оказавшись вдруг почти одного роста с огромным судьей. Наблюдай за ними кто-нибудь со стороны, он был бы поражен, насколько эти двое похожи друг на друга. Такое впечатление, что разница между ними заключалась лишь в возрасте, дородности и хромоте.
– Надеюсь, досточтимый Ар-Шарлахи не откажется разделить со мной скромную трапезу и неторопливую беседу? – довольно ядовито осведомился судья.
Узник во все глаза глядел на кувшин вина во влажной фуфаечке и на блюдо с фруктами.
– Знаешь… – сказал он, сглотнув. – Всю дорогу до твоей тени только об этом и мечтал…
– Ну, что ты пьяница, мне известно, – заметил судья, опускаясь на коврик справа и подкладывая подушки поудобнее. – Прошу. И если не возражаешь… – Он запустил руку под головную накидку и сбросил с лица повязку – жест, который ужаснул бы любого жителя Пальмовой Дороги. Ар-Шарлахи лишь усмехнулся и тоже обнажил лицо. Оба когда-то (правда, в разное время) учились в Харве, так что многие обычаи голорылых давно уже не казались им неприличными и ужасными. Кроме того, и Ар-Маура, и Ар-Шарлахи происходили по прямой линии от погонщиков верблюда по имени Ганеб, а сородичам стесняться друг друга не пристало.
