— Давай я тебя разомну.
Друсс лег ничком на массажный стол. Парс смочил ладони маслом и начал умелыми движениями массировать его спину.
Пеллин накинул на себя простыню и сел рядом, вытирая волосы.
— Ты не смотрел второй поединок? — спросил он Друсса.
— Нет.
— Этот готир, Клай, прямо ужас какой-то. Быстрый, с крепким подбородком, а правой бьет будто молотом. Каких-то двадцать мгновений — и все было кончено. Ничего подобного я еще не видел. Вагриец так и не понял, что с ним случилось.
— Я слышал. — Друсс заворчал, когда пальцы Парса зарылись в опухшие мышцы шеи.
— Ты его уложишь, Друсс, — это ничего, что он больше, сильнее, проворнее и красивее.
— И лучше подготовлен, — вставил Пеллин. — Говорят, он каждый день пробегает пять миль по горам за городом.
— Об этом я забыл упомянуть. Притом он моложе. Тебе сколько лет, Друсс? — спросил Парс.
— Тридцать, — проворчал тот.
— Старик. — Пеллин подмигнул Парсу. — И все-таки я уверен, что ты победишь. Ну... почти уверен.
Друсс сел.
— Хорошо, когда молодежь тебя поддерживает.
— Мы ведь как одна семья, — сказал Пеллин. — А когда ты лишил нас восхитительного общества Граваля, мы вроде как усыновили тебя. — Парс начал растирать Друссу распухшие костяшки пальцев. — Без шуток, Друсс, старина, — ты здорово разбил себе кулаки. Дома мы приложили бы тебе лед, а здесь надо будет сделать холодную примочку.
— До финала еще три дня. Заживут. Ну а ты как пробежал?
— Пришел вторым — в финале буду участвовать, но в первую тройку не войду. Готир куда лучше меня, вагриец и чиадзе тоже. Мне с ними не тягаться.
— А ты возьми да удиви сам себя.
— Не все же такие, как ты, горец. Мне до сих пор не верится, что ты, явившись на Игры неподготовленным, дошел до самого финала. Ты и правда легенда. Старый, страшный и неповоротливый — а все-таки легенда, — ухмыльнулся Пеллин.
— А я уж было растаял, паренек. Подумал, что ты меня зауважал. — Друсс снова лег и закрыл глаза.
Парс и Пеллин подошли к прислужнику, разливавшему холодную воду из кувшина, и он наполнил им кубки. Пеллин осушил свой сразу и велел налить еще, Парс пил мелкими глотками.
— Ты так и не сказал ему о пророчестве, — заметил Парс.
— Ты тоже. Ничего, сам скоро узнает.
— И как он, по-твоему, поступит тогда? — спросил бегун.
Пеллин пожал плечами:
— Я знаю его всего месяц, но почему-то сомневаюсь, что он захочет подчиниться традиции.
— Придется!
— Нет, дружище, он не такой, как другие. Лентриец по всем статьям должен был победить — однако не победил. Друсс — это стихия, и не думаю, чтобы политика могла на него повлиять.
— Спорю на двадцать рагов, что ты заблуждаешься.
— Не стану я с тобой спорить, Парс. Ради нашего общего блага надеюсь, что ты окажешься прав.
Со своего отдельного балкона высоко над толпой белокурый гигант Клай видел, как Друсс нанес решающий удар. Лентриец набрал слишком много мышечной массы на руках и плечах — это делало его необычайно сильным, но удары получались медленными и предсказуемыми. А вот на дреная стоило посмотреть. Клай улыбнулся.
— Вы находите его забавным?
Боец, застигнутый врасплох, обернулся. На лице вошедшего не дрогнул ни один мускул. Точно маска, подумал Клай, золотая чиадзийская маска, гладкая, без единой морщины. Даже черные как смоль волосы, туго стянутые в два хвоста, так напомажены, что кажутся искусственными, приклеенными к слишком большому черепу. Клай перевел дух, недовольный вторжением на свой балкон и тем, что не услышал ни единого шороха: ни от занавесей, ни от черных бархатных одежд пришельца, тяжелых и длинных.
— Вы подкрадываетесь точно наемный убийца, Гарен-Цзен, — сказал Клай.
— Иногда бывает полезно двигаться беззвучно, — тихим мелодичным голосом проговорил чиадзе.
Клай посмотрел в его разные глаза, скошенные, как острия копий. Один глаз был карий с серыми искрами, другой — голубой, словно летнее небо.
— Это полезно лишь тогда, когда вы находитесь среди врагов, — ответил атлет.
— Верно. Но самые опасные наши враги порой представляются друзьями. Что же в этом дренае так позабавило вас? — Гарен-Цзен прошел к перилам и посмотрел на арену. — Я не нахожу в нем ничего смешного. Он варвар и дерется как варвар. — Чиадзе обернулся, высокий ворот обрамлял его костлявое лицо.
Клай почувствовал, как возрастает в нем неприязнь к этому человеку, но не подал виду.
— Нет, уважаемый министр, он меня не забавляет. Я восхищаюсь им. С хорошей подготовкой он мог бы достичь многого. И публике он нравится — народ любит отважных бойцов. Видит Небо, отваги этому Друссу не занимать. Хотел бы я сам подготовить его. Тогда бы он продержался подольше.
— Вы полагаете, бой закончится быстро?
— Нет. У его силы глубокие корни — она зиждется на гордости и на вере в собственную несокрушимость. Это видно по тому, как он сражается. Бой будет долгим и изнурительным.
— Но ведь победа останется за вами? Как предсказал наш Божественный Король? — Клай впервые заметил легкую перемену в лице министра.
— Я побью его, Гарен-Цзен. Я моложе, сильнее, проворнее и лучше обучен. Но всяким боем правит случай. Я могу оступиться в момент его удара, могу захворать перед боем и сделаться неповоротливым. Могу отвлечься и пропустить удар. — Клай широко усмехался, министр же проявлял явные признаки беспокойства.
— Этого не случится. Пророчество исполнится.
Клай подумал, прежде чем ответить.
— То, что Божественный Король в меня верит, наполняет меня великой гордостью. Я буду драться с удвоенным усердием.
— Хорошо. Будем надеяться, что на дреная пророчество произведет обратное действие. Вы ведь будете вечером на пиру? Божественный Король требует вашего присутствия. Он желает, чтобы вы сидели рядом с ним.
— Большая честь для меня, — с поклоном ответил Клай.
— Это так. — Дойдя до занавеси, Гарен-Цзен оглянулся. — Знаком вам атлет по имени Лепант?
— Бегун? Да. Он упражняется в моем гимнасии. А что?
— Утром он умер во время допроса — а ведь казался таким сильным. Вы не замечали в нем признаков сердечной слабости? Головокружение, боль в груди?
— Нет. — Клай вспомнил говорливого ясноглазого парня с неистощимым запасом шуток и историй. — Зачем его подвергли допросу?
— Он распространял клевету, и у нас были причины полагать, что он входит в тайное общество, замышляющее убийство Бога-Короля.
— Чепуха. Он был просто глупый юнец, отпускавший сомнительные шутки.
— Да, он мог показаться и таким. Теперь юнец мертв, и шутить ему больше не придется. А бегун он был хороший?
