Слава богам во главе с Богиней-Матерью, что никто из домочадцев ей не попался, и она беспрепятственно добралась до лестницы, ведущей на чердак.
Чердак замка — самое удобное и надежное место, чтобы укрыться от всех видов нежелательного внимания. Ивона давно обосновала здесь свое тайное убежище, хотя в ее распоряжении была вполне приличная комната. Но комната — для жизни, а чердак — для души, когда эта последняя жаждет одиночества. Конечно, и здесь ее найдут, если она действительно понадобится, но, по крайней мере, не пристанут с каким-нибудь случайным поручением по дому. Домашнюю работу Ивона терпеть не могла, хотя иногда и принимала ее как неизбежное зло. Опять же кузенам сюда вход хоть и не запрещен, но категорически не рекомендован. Впрочем, это сейчас неактуально: кузен и кузина, оба значительно моложе самой Ивоны, гостят у своей бабки по материнской линии.
Девушка устроилась на брошенном прямо на пол тюфяке, заложив руки за голову, а одну ногу закинув на другую, и задумчиво жевала соломинку.
Да, чердак хорош. Добротно сработанная крыша не пропускала воду даже в самые сильные дожди, и помещение было сухим и чистым. Впрочем, последнее обстоятельство больше относилось к заслугам самой Ивоны, которая, при всей своей нелюбви к любым бытовым делам, всегда поддерживала здесь относительный порядок. Лежа на тюфяке, она видела из окна покатые холмы, поросшие луговым разнотравьем, и кусочек неба, а внутренний дворик и постройки самого замка не попадали в поле ее зрения. Так что возникала полная гармония с природой и миром в целом, позволяющая ощутить себя могучим чародеем и любомудром, познающим тайны бытия в одинокой древней башне. Это ощущение усиливали коренные обитатели чердака, которые легко могли бы привести в замешательство более чувствительную натуру: полторы сотни летучих мышей, которые днем квартировали где-то за стропилами, а ночью с тонким писком отчаливали в сторону реки. Ивона, в отличие от большинства девушек ее возраста, не возражала против их соседства и пару раз даже возвращала выпавшего из-под потолка маленького розового детеныша в лоно его обширной семьи.
Ивона вынула из кармана штанов (которые предпочитала юбкам и платьям, к вящему неудовольствию госпожи Визентской) недавний анонимный подарок и, как проделывала уже не раз, принялась рассматривать его. Ни она сама, ни ее дядя и опекун не представляли, кто бы его мог преподнести. Более того, ни конюх, ни прочая прислуга не видели, кто, как и когда этот подарок принес. Три дня назад, в то самое утро, когда ей исполнилось восемнадцать, подарок просто появился на подоконнике обеденной залы — небольшой, с ладонь, сверток с приложенной к нему запиской. Надпись на записке была сделана почерком столь ровным и четким, что невозможно было представить, как ее вообще могла вывести человеческая рука. Она была краткой: «Ивоне». В свертке из пергамента оказался белоснежный, гладкий, словно тщательно отполированный, драконий зуб. Ни инкрустаций, ни каких-либо еще надписей или значков, просто зуб — и все.
По крайней мере, дар был оригинальным — драконьи зубы ценились фармацевтами, целителями, да и магами буквально на вес золота, поэтому любая подобная часть огнедышащего ящера, попав в человеческие руки, практически через день оказывалась измельченной в порошок и расфасованной в аккуратно закупоренные флаконы. Ивона, разглядывая сейчас подарок, недоумевала, чем именно зубы дракона, а не виверн или тех же линдвормов, заслужили такую честь. Впрочем, деревенские знахарки не брезговали добавлять в декокты и эти аналоги.
Ивона еще повертела драконий зуб, держа его двумя пальцами и разглядывая на просвет, — он был абсолютно непрозрачным. Вздохнув, девушка собралась сунуть таинственный подарок обратно в карман, но едва сжала его в ладони, как почувствовала, что зуб нагревается. И одновременно ощутила покалывание в кончиках пальцев. Знакомое свойство магического предмета. Девушка вновь поднесла подарок к глазам. Нет, ничего доселе скрытого на нем не проявилось, но, приглядевшись, девушка различила едва заметное мерцание, окружавшее зуб подобно короне.
— Так вот, значит, что! — Ивона потерла зуб дракона пальцем, но ничего не изменилось. — Это, стало быть, амулет. Интересно, на что именно он зачарован? А может, это просто накопитель силы такой странной формы?
Летучие мыши, единственные существа, которые могли бы слышать девушку, остались равнодушны к ее мыслям вслух. Ивона все-таки убрала амулет в карман, мысленно перебирая книги, в которых могла бы содержаться подсказка к разгадыванию магической сущности подарка. Так и не вспомнив ничего подходящего, она вернулась к чтению фолианта, от которого оторвалась накануне вечером.
«Крокодил — зверь водный, хребет его аки гребень, хобот змиев, голова василискова. А егда имать человека ясти, то плачет и рыдает, а ясти не перестает, а егда главу от тела оторвав, зря на нее — плачет…»[1].
«Замечательно, — подумала Ивона, разглядывая гравюру «зверя водного». — Особенно умиляет, что «ясти не перестает».
Она перевернула страницу, но чтение про крокодила прервалось невнятным шумом снизу, за которым последовал стук сапог. Над полом чердака материализовалась голова Олбрана, Ивониного дяди.
— Ивонка, ты здесь? — спросил рыцарь, оглядывая чердачное пространство.
— Здесь. — Девушка подавила желание затаиться, продлив общение с фолиантом, и села. — Что случилось, дядя?
— Да ничего особенного. — Олбран наконец поднялся на чердак полностью. На его лице застыла странная смесь беспокойства и плохо сдерживаемого смеха. — Я-то думал, что ты кататься уехала, а ты, оказывается, здесь. Знал бы — давно бы уже пришел.
— Да чего случилось-то? — Ивона поднялась на ноги и прислушалась. Олбран, видимо, не закрыл дверь на лестницу, и теперь снизу слышалась какая-то возня и визги: то ли там кололи свинью, то ли в пылу генеральной уборки наступили на кошку. — Там вон Неда в подвале застряла, может, подсобишь вызволить? А то, боюсь, обеда нам не видать.
— Обеда? — удивилась Ивона. — Сколько ж я здесь просидела? — Да уж, выходит, часа три, — отозвался дядя. — Идем, вдруг твоя магия чем поможет?
Как и в каждой уважающей себя крепости, в замке Олбрана Визентского был подвал. Дверь в это важное хозяйственное помещение располагалась сразу за входной — напротив парадной лестницы наверх. Поскольку все самое ценное — еда и выпивка — хранилось именно в подвале, его дубовые двери и косяки вряд ли уступали по прочности наружным воротам. Сейчас из-за этой двери доносились выражения, которые истинной аристократке едва ли пристало не только произносить, но и знать. А фоном к ним раздавалось сдвоенное мяуканье, причем коты явно подбадривали друг друга, попеременно извлекая из своих глоток совсем уж горестные завывания.
