- Но кабатчику, судя по виду, лет под шестьдесят! Сколько же тебе?
- Он тоже вряд ли мог бы сказать свой возраст. Думаю, когда мы встретились впервые, ему было лет пятнадцать. Может, чуть меньше – он всегда казался мне старшим. С тех пор прошло около сорока лет.
- Старшим? – вмешался Тур. – Не верится, что, прожив сто лет, ты мог думать так о мальчишке!
Гамаюн рассмеялся, на этот раз почти искренне:
- Ооо… Это для вас сто лет – невероятный срок, но… Для нас взрослый возраст начинается лишь тогда, когда приходит Память. До этого дитя не только не разумно в достаточной мере – оно и выглядит как ребенок: физическое развитие, половое взросление – все начинается лишь с этого времени.
Теперь понятно, почему восточные владыки так ценили именно этих существ: вечные мальчики, остававшиеся такими на протяжении долгих лет – частенько, очевидно, дольше всего срока жизни своего хозяина – не могли не привлекать жадных до удовольствий падишахов.
- Что же, выходит, ты у нас почти бессмертный? Проживешь еще не одну сотню лет? – игриво, как мне показалось, ввернул Тур.
Гамаюн серьезно поглядел на него, что с его внешностью, надо сказать, выглядело достаточно забавно:
- Нет. Я уже давно прошел середину отведенного мне срока, и теперь иду скорее к закату, нежели к расцвету.
- И много ли дотуда? – я немного встревожился оттого, как спокойно - спокойно-обреченно - это прозвучало.
- Лет пятьдесят от силы. Скорее – тридцать-тридцать пять, - пожал плечами Гамаюн, нисколько, похоже, не тяготясь собственной судьбой. Тур подавленно молчал, я же решил вернуться наконец на свое место и укладываться на ночлег, и никто не стал меня останавливать.
Пройдя некоторое расстояние, я совершенно некстати вспомнил невинное «я ушел», сказанное с таким трудом, как будто это действие было чем-то почти непосильным. Перед моим внутренним взором закружились мысли и картины: гарем дворца великого правителя Востока – крепость в крепости, полная стражи и прислуги. «Уйти» оттуда не то, что «почти» невозможно - невозможно в принципе! С головой, полной сомнений и вопросов, я повернул было обратно, но внезапно остановился, как будто упершись в стену. Звуки, доносившиеся до меня, однозначно говорили, что моему присутствию там, куда я шел, больше не будут так уж рады, и предлагали немедленно повернуть в противоположную сторону. Все мысли улетучились, оставив меня в одиночестве пересматривать свои понятия о норме и извращении весь обратный путь в темноте до своего спального места.
***
Увы, после того он не прожил и пяти лет.
Как-то утром меня разбудили с вестью – прибыл посыльный от Тура, с запиской, где нервным неровным почерком говорилось: Гамаюн пропал. Они уже не поддерживали столь тесных отношений, как прежде, но старались держаться рядом, как и все мы, у кого в памяти водились мысли, которыми можно поделиться далеко не с каждым, и воспоминания, на которых стоял имперский гриф «совершенно секретно».
Уже потом я прочитал о том, как на Востоке охотились на легендарных существ: этому обучались долго, и только человек с твердой рукой и острым глазом мог точно попасть в нервный узел под нежной кожей в основании крыла. Охотники пользовались крохотными луками, пускавшими на небольшое расстояние тонкие, почти игрушечные стрелки. Для того, чтобы подстрелить из такого оружия свою жертву, надо было подкрасться близко и долго наблюдать, выжидая нужного момента. А потом практически тут же вынуть снаряд из раны, иначе боль убивала драгоценную добычу в считанные минуты.
Мы нашли его только через несколько часов, в глубокой тени одного из дворцовых садов-каскадов - из-под вывернутого крыла торчало оперение короткой стрелы, - скрюченного, окоченевшего так, что мы не могли разжать его пальцев, длинными когтями воткнувшихся в ладони, ни закрыть выкаченных глаз, ни раздвинуть челюсти, чтобы протолкнуть обратно в рот прокушенный язык.
Сделавший это обнаружился так же скоро: он даже не особо прятался. Более того, выглядел скорее как человек, избавивший мир от большой опасности, а себя – от тяжкой ноши. Спокойно глядя на нас раскосыми глазами на непроницаемо холодном, как у любого человека с Востока, лице, он мерным речитативом, не понукаемый никакими вопросами, рассказывал:
- Мой отец, мой дед и прадед служили при дворе правителей, наш род прославил себя преданностью вере и власти, что не знают себе равных. Когда настал черед, мой старший брат взял в руки оружие и стал рядом с отцом. Я тогда был еще ребенком, трех лет от роду, но уже знал о своем предназначении и гордился отведенной мне в этом мире ролью. Я был там, - в невыразительных глазах на миг что-то промелькнуло и они тут же снова стали пустыми, как будто стеклянными. – Сорок лет назад, когда демон спустился во дворец.
Сорок лет назад окровавленное чудовище, вырвавшееся из внутренних покоев, разрушило жизнь трехлетнего ребенка, на его глазах убив отца, которым тот так гордился, и брата, по стопам которого он мечтал пойти. Вмиг не стало ни семьи, ни наследственной службы – как не стало того, перед кем эту службу нести, ибо во всем дворце выживших можно было пересчитать по пальцам. Кто-то говорил, что то – кара небес, кто-то шептал о происках нечистых сил. Не важно – осиротевшая семья верного стража впала в немилость и обнищала, про просторный дом пришлось забыть, имущество, которое несчастные не могли унести на себе, разошлось по соседям. Понемногу и семья, раньше крепкая и многолюдная, стаяла как льдинка на языке, остался только худой, вечно голодный парнишка, которому еще многие годы снились кошмары, полные криков и крови. Гонимый ими, он нашел последних, одряхлевших и полубезумных охотников на тех, кого он сам называл не иначе, как «проклятием небес и земли». Из стариковского лепета своих ветхих наставников он извлек бесценные уроки, а потом, долгими годами вынашивая свою ненависть, пустился на поиски по всему миру.
- Долгие годы я искал тварь, я терпеливо выжидал, отыскивая подходящий момент. Наконец – кончено. Мир избавлен от проклятия, и души всех, погибших от рук мерзкого создания, могут быть в мире.
Только по дороге домой я понял, что услышал еще одну, последнюю историю о существе по имени Гамаюн.
***
Говорят, в последние годы он взял другое имя чтобы быть «как все», но я даже не запомнил, как оно звучало. Для меня он так и останется, Гамаюн: крылатое существо с острозубой многозначительной улыбкой, танцующее в круге пламени для своих убийц.
1
