Впрочем, что-то ожерелье в ней переменило. Едва услышит она голос Романа или только подумает о нем, как все внутри у нее переворачивается, под грудиной сдавливает томительно и сладко, сердце колотится, в такт пульсирует ожерелье. И ей хотелось взмыть в воздух и парить. Мчаться куда-то, делать глупости… В общем, это была совсем другая, новая Тина. Но признаться в этом ассистентка своему патрону не решалась.
С лета до осени жизнь Тины текла безмятежно: колдун не перегружая ее работой, поручив круг самых нехитрых обязанностей, но и этот круг Тина по возможности сузила. Вся тайна Романова колдовства сводилась практически к одному ритуалу: господин Вернон привозил из родного Пустосвятова чистейшую воду и с ее помощью делал практически все. Украсть эту тайну было невозможно, потому что никто, кроме господина Вернона, повелевать водой не умел. Раз в полгода Роман уезжал в Пустосвятово на три или четыре дня. И там налагал охранительные заклятия и ставил колдовские ловушки, чтобы никто реку его драгоценную не отравил и воду не испортил — намеренно, из зависти или по недосмотру, не имело значения.
Учеба колдовскому мастерству не отнимала слишком много времени у Тины. Роман готов был наставлять ученицу, но лишь в том, что она сама стремилась понять. А ей многочисленные заклинания, обряды, однообразные повторы непонятных действий казались нелепым спектаклем. Кое-что у нее получалось, но по сравнению с тем, что творил господин Вернон, Тинины ухищрения выглядели убогим шарлатанством. Единственное, что выходило неплохо у новой ассистентки, это поиск пропавших вещей. Особенно если просили отыскать что-нибудь по мелочи: кошельки, бумажники, документы. То ли природу этих вещей она понимала, то ли существовала какая-то тайная связь между Тиной и потерянными паспортами, но иногда в соседней с кабинетом гостиной колдун разрешал Тине устраивать свой собственный прием. На двери, ведущей в его кабинет, было даже написано: «Поиск паспортов, кошельков и драгоценностей — у ассистентки Тины Светлой». Прозвище Тина придумала себе сама. Она брала за прием куда меньше Романа, и к ней приходило порой человек шесть или семь за день.
Поначалу Тине нравилось проводить приемы, затем все чаще стала нападать тоска. Как в любом, даже самом интересном деле, в колдовстве было много однообразия, а нудятина выводила Тину из себя. Она воображала прежде, что у колдуньи каждый день ярок и не похож на другой, и едва что-нибудь сделаешь удачное, как сразу приходит громкий успех: слава, репортеры, огромные деньги и фото на первых страницах престижных журналов. Каких именно — Тина не знала, потому как ни одного престижного журнала за всю жизнь не держала в руках. А колдовство оказалось работой, как все прочие, однообразной и трудоемкой, к тому же приходилось все время общаться с людьми. А люди частенько встречались пренеприятные. Успех и слава доставались Роману, Тину никто не замечал. Не то что бы господин Вернон присваивал славу ассистентки, напротив, он всегда подчеркивал даже самые мелкие ее заслуги. Просто окружающие хотели славить Аглаю Всевидящую, Гавриила Черного и Романа Вернона. Никого не интересовала Тина Светлая, которая умела искать кошельки. Тина порой обижалась до слез и все больше разочаровывалась в колдовской профессии.
Любовь была куда интереснее. Любовь, как чувство почти колдовское, мистическое, всеохватывающее, была для Тины в новинку. И она предалась любви и в любви буквально растворялась. Ежечасно, ежеминутно любовь присутствовала в ее жизни. Если шла в магазин, непременно покупала то, что нравилось Роману, а уж потом то, что приглянулось лично ей, Тине. В газетах она выискивала все, связанное с колдовством, и если упоминалось имя господина Вернона, то радовалась, а если его не упоминали — негодовала. Все заметки про Романа она коллекционировала. Когда Романа не было рядом, она разговаривала с ним вслух и не находила это нелепым. Обожала целоваться с ним на людях, а по ночам просыпалась и долго смотрела на него, спящего. Во сне он иногда разговаривал. Вернее, вдруг начинал бормотать: «Уйди, оставь, убирайся…» или даже кричал: «Отхлынь!» Видимо, в снах кто-то из колдунов ему досаждал. И нередко. Тина знала, что во сне колдуны уязвимы. И потому в такие минуты непременно шептала охранные заклинания. Колдун успокаивался, переставал бормотать, а Тина осторожно касалась губами его щеки. И такая ее жалость охватывала, что хоть кричи. Все внутри переворачивалось от той жалости, и на глазах выступали слезы. Странно ведь: Роман удачлив, красив, силен, не обделен ни вниманием, ни богатством, а вот, поди ж ты, жалела она его, и все тут. Так жалела, будто он был самым несчастным человеком на свете, калекой от рождения, ненавидимым людьми и судьбой. И чем искусней делалось его колдовство, чем громче становилась слава, тем сильнее была ее жалость. И ничего с этим Тина не могла поделать.
Романа такое обожание забавляло, он посмеивался над ассистенткой, но всегда добродушно и остроумно. Иногда колдун попрекал ее леностью, но опять же насмешливо и как бы между прочим. Возможно, его устраивало отсутствие рвения у единственной ученицы: раскрывать перед Тиной тайны своего мастерства не входило в его планы. Пусть учится, чему сможет научиться. Эта позволительная формула ограничивала возможности ассистентки Романа Вернона не меньше, чем ее отвращение к однообразию. Но той осенью Тина была счастлива.
А потом…
Все началось в один из осенних дней, когда на прием к Роману Вернону явился парнишка лет двенадцати или тринадцати и потребовал, чтобы колдун нашел убийцу его отца. Кажется, о той смерти писали в газетах. Убийство не громкое, а скорее странное. Во всяком случае, журналисты обратили на него внимание. Колдун что-то такое показал пацану в тарелке с водой, но что именно — Тина не знала. Когда паренек ушел, Роман заперся у себя, потом вдруг прекратил прием и куда-то уехал до самого вечера.
Вернулся он поздно, провел всю ночь в кабинете, а под утро поднялся наконец в спальню и сказал Тине сухо и как бы не о себе:
— Ехать надо. Дело серьезное. Ищут убийцу.
Она не удивилась. Его и раньше темногорские следователи приглашали подсобить в каком-нибудь сложном деле, но всегда участие Романа в раскрытии преступлений держалось в тайне.
Колдун велел Тине раздеться. Она решила, что на прощание Роман решил позабавиться в постели. И не угадала. С головы до ног отер он ее тело полотенцем, смоченным в пустосвятовской воде. Потом произнес заклинание.
— Это защита, — пояснил кратко. — Не сильная, но действенная. На месяц хватит. Надеюсь, что управлюсь быстрее.
Утром он уехал. И не вернулся вечером. Тина не беспокоилась. На дверях дома и на воротах повесила объявления, что приема в ближайшие дни не будет. Но люди приходили — то ли читать не умели, то ли не верили написанным словам. Являлись обезумевшие от горя женщины или наглые личности мужского пола и требовали немедленно вернуть им Романа Вернона, потому как к приехали издалека и затратили кучу денег и времени. Один даже утверждал, что Тина обязана компенсировать его расходы.
