Мальчику потребовалось некоторое время, чтобы придать себе грозный вид: он плотно сжал губы, выпятил подбородок и распустил за спиной крылья.
— Трепещи! — Он угрожающе уставился на противоположную стену.
Дилл нахмурился, меч со свистом разрезал воздух — раз, два.
— Боишься ли ты моего оружия? Боишься ли обладателя меча? Ты спрашиваешь мое имя? — Дилл принял наигранно удивленный вид, фыркнул и вытер черную от сажи руку о рубашку. — Имя мое не имеет значения. Я архон храма Ульсиса, хранитель запертых душ. — Дилл подумал и продолжил: — В моих жилах течет кровь вестника бога Кэллиса.
Теперь все было сказано правильно.
Ему представилась надвигающаяся армия язычников, рукоятки мечей отбивают дробь о щиты, раздается боевой клич.
Один архон против сотни воинов.
— Сотни? Неудивительно, что вы дрожите от страха! — Дилл рассмеялся и подкинул меч, но поймал его за клинок. — Черт!
Клинок со звоном ударился о пол. Рукоятка отколола осколок плитки, что, впрочем, было совершенно незаметно на разбитом, потрескавшемся полу.
Дилл прикусил палец и осмотрел царапину. Не серьезнее, чем обычно. За всю его жизнь священники ни разу не затачивали клинок — и, кажется, он догадывался почему. Меч с грохотом вернулся на свое место на стене, а мальчик уселся на корточки перед камином.
В моих жилах течет кровь вестника бога Кэллиса.
На сей раз Дилл даже не взглянул на меч; он обнял колени и стал задумчиво раскачиваться из стороны в сторону, наслаждаясь теплым воздухом от камина.
Завтра я выйду с мечом…
Дилл выругался, вскочил на ноги и снова взял меч. Клинок принадлежал ему уже шесть лет, чуть ли не половину жизни. Он способен с ним управляться. Священники сами говорили, что меч отличный, нужно только немного подрасти. Мальчишка резко развернулся на месте, расправил крылья и гневно взглянул на стену.
— Трепещи!
Никакой вражеской армии не было, лишь стена отделяла Дилла от ночного неба. Тогда он угрожающе замахнулся.
— Трепещи!
Выпад.
— Боишься?
Удар.
— Боишься?!
Он быстро кинулся вперед и загнал острие на несколько дюймов между каменной кладкой, так что цемент треснул и посыпался на пол. Рукоятка впилась в ладонь, Дилл сморщился от резкой боли и вновь отпустил меч. Зажал руку под мышкой и опустился на колени рядом с мечом.
— Почему ты сам боишься?
Почему он боялся? Церковная служба считалась привилегией, делом чести, пост хранителя душ всегда был почетным званием. Разве его предки не исполняли тот же долг? Его отец Гейн? Да, но они были боевыми архонами, тренировались вместе со спайнами и вылетали с поручениями храма далеко за пределы Мертвых песков. Они воевали с племенами хашеттов, чтобы донести волю Ульсиса до далеких первобытных миров. А что Дилл?…
Мальчик сжал меч грязными руками.
Кто я? Ангел, который по книгам учит подвиги предков? Который целыми днями стоит на балконе и наблюдает за прибытием воздушных кораблей из речных городов, из дельты Койла, из бандитских поселений, где когда-то дрались и погибали мои предшественники.
Он никогда не увидит этих краев. Теперь небо принадлежит церковным и военным судам, а место ангела здесь, в Дипгейте, среди цепей. Отцовское оружие пылится и ржавеет в запертом подвале в самом сердце храма, а сам он, Дилл, потихоньку зарастает плющом в своей комнатушке. Старые окна покрылись толстым слоем пыли и грязи, наверху под потолочными балками развелась целая армия пауков, отовсюду свисали клочья серой паутины. Сырость медленно, но верно пробиралась к вершине башни, населяя ее комнаты улитками и плесенью.
Дилл родился слишком поздно.
Но у него все-таки есть меч.
Должно же это что-то значить?
Дилл вздрогнул от резкого стука в дверь.
Мальчик встал на ноги, вернул меч на место, опять вытер руки о мятую грязную рубашку и неуверенными шагами направился к двери.
Пресвитер Сайпс тяжело дышал. Черная сутана, казалось, поглотила фигуру священника и сама растворялась в темноте коридора. Видны были только руки и голова, которая тряслась так, будто шейные позвонки двигались в хребте, как расшатанные шарниры. Старик всем весом оперся на трость.
— Девятьсот одиннадцать ступеней. Я сосчитал.
Сначала Дилл бессмысленно уставился на пресвитера.
— Ваше преосвященство, я не ждал… То есть я не думал… — запинаясь, выдавил мальчик.
— Не сомневаюсь. — Пресвитер сурово посмотрел на Дилла. — По-моему, я с самого завтрака сюда карабкаюсь. Да здесь светло, как в алтаре! Вот куда девались все свечи из храма. — Старик, прихрамывая, переступил через порог, длинные полы рясы тащились за ним по полу. Он вручил Диллу помятый свиток, перевязанный лентой. — Только сложи все заново — я уронил дважды, пока донес.
— Пожалуйста, садитесь, ваше преосвященство.
Пресвитер с сомнением посмотрел на миниатюрную табуретку.
— Мои бедные кости все еще карабкаются по лестнице. Нет уж, лучше подожду здесь, у окна, пока мой скелет не сообразит, что уже забрался на самый верх.
Он подобрал полы сутаны и уселся на подоконник, скрестив запястья на серебряной ручке трости.
— Итак? — пробормотал старик.
Мальчик копошился со свертком.
— Я сказал: «Итак?»
— Я очень жду этого, — с трудом выговорил Дилл, опустив глаза.
— Правда?
Мальчик кивнул.
— Да? — Старик сощурился. — Хорошо.
В комнате воцарилась тишина, был слышен шорох головешек в камине. Дилл бросил взгляд на сверкающее в свете огня лезвие меча.
— Меч самого Кэллиса, — задумчиво проговорил пресвитер.
Дилл снова взглянул на клинок и опустил голову еще ниже.
Взгляд старика медленно скользил по комнате. Плитка на полу совсем растрескалась, у камина деревянный табурет, в углу свечной ящик и корзина для улиток и еще постель. Больше в каморке не было ничего, достойного внимания. Старик потер ладонями ручку трости и вздохнул.
— Так…
— Спасибо, что принесли одежду, — перебил Дилл.
Пресвитер прокашлялся.
— Я все равно поднимался в обсерваторию. Хотел зайти и пожелать тебе удачи. Для тебя это большое событие.
Вообще-то комната Дилла не была по дороге в обсерваторию. Честно говоря, эта дорога и вовсе никуда не вела.
— Спасибо, ваше преосвященство.
— Не волнуешься?
— Нет.
Пресвитер молча зашевелил губами, будто силился что-то выговорить и не мог. Наконец он произнес:
— Ты опять был на крыше, да?:
