— Первый раз поймали?
Я не отвечаю. Мешаю ложкой слишком горячий жирный суп. Есть еще неохота. Капитан накормила в отделении завтраком, все заставила съесть. Сказала, что у Тимура Акчурина родители умерли в аварии в прошлую пятницу. Сказала, что в МКДЦ меня не возьмут. Нет страховки. Дорого.
Обычно я не разговариваю со взрослыми и с ментами. Но ей сказал, что мне все равно.
— Ты вообще чтоль не разговариваешь? Ох. еть! А чо тебя в дурку не увезли сразу?
Вкусно. Я давно супа не ел. В "доме" мы питались всухомятку, чем придется. У Рустама от такой еды резало в животе, Рыжая бегала за лекарствами.
— Жихарева, не болтай, ешь! — кричит в нашу сторону тетка с завитыми ярко-красными волосами. Очередная воспитательница.
Я отрываюсь от еды, смотрю на соседа внимательней. Пацан как пацан, только худой очень. Короткие каштановые волосы. Карие глаза. На виске шрам. Только кадыка нет.
Девчонка.
Она краснеет и отворачивается. Я допиваю компот, разворачиваю стул, чтобы удобнее было вставать на костыли. Чувствую толчок сзади и растягиваюсь на полу. Очень больно рукам.
Все оборачиваются на грохот.
— Жихарева! — угрожающе начинает воспитательница, — Саша!
Про наказания в приютах я знаю. Ничего хорошего.
— Я сам упал, — говорю я, пытаясь сесть, — Сам.
Сесть трудно, но я подтягиваюсь на руках и почти добираюсь до стула. Меня подсаживает воспитатель.
— Все в порядке?
Киваю. Не первое падение. И не последнее.
Она отходит. От соседки доносится язвительное:
— Оно еще и разговаривает…
Сжимаю челюсти. Я привык. Так всегда бывает. Привык…
За десять минут до отбоя ко мне подходит один из парней, живущих в приюте. В разговорах его называли Серым. Наверное, Сергей.
— Куришь?
Качаю головой. Не люблю запах дыма.
— На Сашку не обращай внимания, она-дура, — неожиданно говорит он, — ее лечить давно пора, а эти сюсюкаются.
— Почему?
— Да е. нутая на всю голову потому что! Вообразила себя пацаном, ходит только в мужской одежде, ведет себя как муд…ла. Ее сюда не в первый раз отправляют, от нее мать отказывается.
Понятно. Плохо, но понятно.
— Если тебе помощь нужна, говори, — заключает Сергей и встает. В пальцах у него зажата сигарета, — Ладно, пойду покурю до отбоя.
Он уходит, а я ложусь на кровать, прислоняю к тумбочке костыли и смотрю в белый потолок.
Я урод, да. У меня не ходят ноги и на спине горб. Но и эта Жихарева тоже калека. По-другому, но калека.
Кровать вкусно пахнет стиральным порошком. Тонкое клетчатое одеяло колет тело даже сквозь штопаный пододеяльник. Я надеваю рубашку, которую мне дала кастелянша, накрываюсь с головой и засыпаю еще до отбоя.
Мне снится замок. Белый замок на скале. Тонкие башенки. Узкие переходы. Коридоры в зеркалах.
Из замка нет дороги вниз. Отсюда один выход — лететь. А я не могу летать. Я и ходить-то не могу.
Мне снится полет. Я никогда не летал. Я не знаю как это. Но я знаю, что это — счастье. Лететь в ночном небе. Слышать свист ветра в ушах. Чувствовать, как тебя подхватывают потоки воздуха.
Внезапно полет прекращается. На миг я повисаю в воздухе, а потом камнем падаю вниз, в темноту.
Падать страшно. Так страшно, что я просыпаюсь. И даже наяву тяжело дышу, будто падение еще не закончилось.
Еще ночь. Все спят. Только в коридоре слышится чей-то плач. Я узнаю голос.
Жихарева.
Если встану, разбужу всех остальных стуком костылей.
Сползаю на пол, с трудом перекидываю ноги и ползу к двери. Получается долго, зато тихо. Дверь полуоткрыта, выйти несложно.
Она сидит на подоконнике в одной футболке и плачет. Прикрываю дверь, подползаю ближе. Ладони уже в пыли, вытираю их об рубашку. Сажусь внизу, рядом с батареей. Холодная, надо же.
Она соскакивает с подоконника.
— Чего тебе надо, урод? — бросает мне в лицо и убегает.
Ничего. Глупо было идти сюда. Еще глупей будет возвращаться. Без посторонней помощи я на кровать не заберусь. Добираюсь до комнаты, сажусь спиной к кровати. Теперь главное не смахнуть костыли ненароком.
Скрипит дверь и в комнату проникает полоска света из коридора.
— Это я, Саша, — негромко говорит Жихарева, — Давай помогу лечь.
Утром начинаются неприятности. Меня находят они.
После уроков мы возвращаемся на несколько минут в спальню, и я нахожу на кровати конверт. Обычный белый конверт. Только на марке замок на скале. И надпись: "Киру".
Я не читаю. Прошу у Серого зажигалку и жгу письмо у открытого окна.
— Е…нулся? — реагирует он, — Сейчас набегут на запах!
Просовываю горящий конверт в отверстие между решетками и держу на весу. Руке горячо, но я терплю. Терплю, пока Серый не бьет меня по руке. Пальцы разжимаются сами. Догорающий конверт летит вниз, на асфальт.
— Не приют, а дурдом, — ворчит Сергей, — Руку дай!
Протягиваю ему обожженную ладонь. Серый матерится и ведет меня к медичке. Она хмуро смотрит на руку, ведет к раковине и включает холодную воду.
— Стой так минут десять. Опять с тополиным пухом баловались?
Сергей мнется.
— Типа того.
Когда вода остужает руку, нас выпроваживают из медкабинета. Мне интересно:
— А как можно тополиным пухом баловаться?
Серый хохочет.
— Да у нас малышня его бегает и поджигает. Хорошо горит!
Смеемся. Я снова смотрю на красную ладонь и спрашиваю:
— Как отсюда смыться?
Он сразу серьезнеет.
— Это без меня. Меня через две недели домой забирают.
Ничего не отвечаю. Дом — это важно. Но и мне здесь оставаться больше не стоит.
Уйти в ту же ночь не получается. Стук костылей будит уснувшего было охранника — молодого странноватого парня в очках. Шума он не поднимает. Просто возвращает меня в "нашу" спальню.
За обедом Сашка снова подсаживается ко мне.
— Сегодня в зоопарк едем, — сообщает она беззаботно. Только я не верю, что она сказала это просто так.
Зоопарк — это шанс.
Нас собирают после обеда. Пятеро старших. Двое пацанов и девчонка, все лет двенадцати и трое малышей. Погружают в приютскую машину с надписью "дети" и везут в зоопарк. Он недалеко, рядом с озером Кабан.
Я сижу сзади, чтобы не мешать костылями всем остальным. Настрой у всех праздничный. Все знали о зоопарке еще неделю назад. Мне никто не сказал. Да и я не спрашивал.
Парк в городе убогий. Бетон и клетки. Кто может любить животных в клетках? Только взрослые.
Под присмотром трех воспитательниц мы заходим в зоопарк. Я оглядываюсь на конвой и иду к вольеру со снежными барсами. Они красивые. Жалко было бы придти в зоопарк и не увидеть его гордость. Все подтягиваются за мной.
