— Поистине, Мануэль, таким отцом должно гордиться, хотя он и не похож на набожного родителя, и не его ли слепота ответственна за твое косоглазие? Да, несомненно. Теперь расскажи–ка мне о том, как же этот незрячий повстречался с твоей матерью, Доротеей Белоручкой, что, полагаю, где–то произошло.
— О нет, — говорит Мануэль, — Ориандр никогда не перестает плавать и всегда должен находиться в воде. Так что он в действительности никогда не встречался с моей матерью, а она вышла замуж за Эммерика, являющегося моим номинальным отцом. Но что–то там такое произошло.
Тут Мануэль рассказал все об обстоятельствах своего рождения в пещере и об обстоятельствах своего воспитания в Ратгоре и близ него. Юноши все говорили и говорили, пока рукотворные сновидения плыли снаружи, а внутри мельницы маленький сморщенный старичок сидел и прислушивался к ним с очень подозрительной улыбкой, но не произносил ни слова.
— А почему ты так странно пострижен, Мануэль?
— Об этом, Ниафер, нам говорить не нужно, во–первых, потому, что мои волосы больше так пострижены не будут, а во–вторых, потому, что время спать.
На следующее утро Мануэль и Ниафер заплатили, по обычаю древности, цену, которую затребовал их хозяин: они оставили ему залатанные башмаки. И, по–прежнему поднимаясь, не встретили больше костей, ибо еще никто из предшественников не забирался так высоко. Вскоре они подошли к мосту, на котором стояли восемь копий, а мост охранялся Змеем Запада. Этот Змей был голубой в золотую полоску и носил на голове огромную шляпу из перьев колибри.
Мануэль чуть было не вынул свой меч, чтобы напасть на это создание, с помощью которого Мирамон Ллуагор делал ужасным сон красных племен, что охотятся и рыбачат за Гесперидами, но взглянул на товарища. А тот показал Змею черепашку с причудливым узором на панцире, со словами:
— Масканако, разве ты не узнаешь Тулапин — черепаху, которая никогда не лжет?
Змей завыл, словно тысяче псов одновременно поддали под ребра, и убежал.
— Почему, коротышка, он так поступил? — с сонной улыбкой спрашивает Мануэль, поскольку в третий раз обнаружил, что его заколдованный меч Фламберж не пригодился.
— Поистине, Мануэль, никто не знает, почему этот Змей боится черепахи. Но нас меньше заботит причина, чем следствие. Между тем до этих восьми копий нельзя дотрагиваться ни при каких обстоятельствах.
— А у тебя что, совершенно обычная черепаха? — спросил Мануэль.
— Конечно. Где я возьму необычных черепах?
— Я раньше не рассматривал эту проблему, — отвечает Мануэль, — но вопрос, несомненно, не имеет ответа.
Затем они сели позавтракать и обнаружили, что хлеб и сыр, которые они купили у маленького старичка этим утром, превратились в мешке у Мануэля в слитки серебра и золотые самородки.
— Вот гадость, — сказал Мануэль, — и я не удивляюсь, что хребет у меня чуть не переломился.
Он выкинул сокровища, и они смиренно позавтракали черной смородиной.
Из зарослей смородины тут же вышел сияющий Змей Юга, являющийся самым маленьким, красивым и наиболее ядовитым из созданий Мирамона. С этим Змеем Ниафер справился весьма оригинально: он пустил в дело три вещицы — о двух из них следует промолчать, а третьей была маленькая фигурка, вырезанная из орешника.
— Несомненно, ты очень умен, — сказал Мануэль, когда они миновали и этого Змея. — Все же то, как ты использовал первые две вещи, — неподражаемо, но показ резной фигурки окончательно меня смутил.
— С такой опасностью, что встретилась нам, Мануэль, нечего церемониться, — отвечает Ниафер, — а мое заклинание — очень древнее и очень действенное.
И со множеством других приключений и опасностей столкнулись они, так что если обо всех рассказывать, получится длинная и весьма неправдоподобная история. Но погода им благоприятствовала, и они прошли через все препоны и рогатки с помощью всяких хитростей, которыми Ниафер, как оказалось, обладает в великом множестве. Мануэль громогласно расхваливал удивительную смекалку своего невзрачного темноволосого товарища и заявлял, что с каждым часом его любовь к нему становится все сильнее и сильнее. Мануэль также сказал, что думает с отвращением о предстоящем им поединке из–за дочки графа Арнейского: ведь там один должен убить другого.
Между тем меч Фламберж оставался в своих затейливых синих ножнах.
ГЛАВА IV
В подозрительном дворце
Так Мануэль и Ниафер, живые и невредимые, добрались до вершины серой горы Врейдекс, до подозрительного дворца Мирамона Ллуагора.
Когда юноши пересекали небольшую лужайку, где трава чередовалась с белыми кашками, откуда–то, словно переговариваясь друг с другом, зазвучали гонги. Тут и там стояли жуткого вида карликовые деревца с фиолетовой и желтой листвой. Подозрительный дворец показался осторожно приближавшимся к нему юношам сложенным из черных и золотых изразцов, которые были разрисованы фигурами бабочек, черепах и лебедей.
В этот день, кстати, в четверг, Мануэль и Ниафер вошли без помех через ворота из рога и слоновой кости и попали в красную галерею, где пять серых зверей, похожих на огромных лысых кошек, играли в кости. Пока юноши шли мимо них, эти твари облизывались и ухмылялись.
В центре дворца Мирамон воздвиг наподобие башни один из зубов Бегемота: клык был искусно обработан так, что внутри него получилось пять просторных комнат, и в самой дальней комнате под балдахином с зелеными кистями они обнаружили волшебника.
— Выходи и умри, Мирамон Ллуагор! — кричит Мануэль, вынимая свой меч, которому рассчитывал наконец найти применение.
А волшебник запахнул старый потертый халат и, оторвавшись от своих заклинаний, отложил в сторону какое–то маленькое недоделанное создание, которое, хныча, улизнуло в камин. Мануэль увидел, что у волшебника внешность того вежливого незнакомца, всучившего ему заколдованный меч.
— О, хорошо, что ты пришел так быстро, — говорит Мирамон Ллуагор, откинув голову и полузакрыв свои добрые темные глаза, глядя на них поверх крыльев небольшого носа. — Да, и добро пожаловать твоему юному другу. Но вы, юноши, наверняка совершенно вымотались по дороге, так что садитесь и выпьем по чарке вина, прежде чем я отдам Вам мою дорогую жену.
Мануэль же спрашивает:
— Но что все это значит?
— Это значит то, — отвечает волшебник, — что у тебя, я вижу, заколдованный Фламберж, и, поскольку владеющий этим мечом неодолим для меня, мне бесполезно сопротивляться.
— Но, Мирамон, это же ты дал мне меч!
