— Прости, я не могу. На нём запрет.
— И кто же наложил этот запрет? — спросил я.
Мне никто не ответил, и я понял, что душа исчезла. Когда я вошёл в соседнюю комнату, Грабовский сидел за маленьким антикварным столиком, наверняка стоившим целое состояние.
— Имя Иван вам что-нибудь говорит? — спросил я Грабовского.
— Ах вот оно что, значит, Иван? Кто бы мог подумать. — Грабовский нахмурился. — Ну что ж, Влад, вы мне очень помогли. Сколько я вам должен за работу?
— Триста тысяч долларов.
Грабовский посмотрел на меня с нескрываемой ненавистью.
— Послушай, ты, клоун. Так и быть, я дам тебе одну тысячу, хотя не стоило бы. — Он достал из кармана десять стодолларовых купюр и швырнул их на стол. — А сейчас убирайся.
Я понимал, что угрожать и спорить с ним бесполезно. Он считает себя сильнее и не поймёт, какая опасность может исходить от меня. Пока не почувствует.
Я направил свой внутренний взор на его душу, и она сжалась от моего внимания.
— Ты слышишь меня? — сказал я.
— Я повинуюсь тебе, господин, — раздался тихий голос.
— Оставь это тело, на время.
Лицо Грабовского побледнело, глаза закатились, руки судорожно впились в подлокотники кресла, и он стал сползать на пол.
— Да не покинет тебя страх передо мной, до скончания века! — произнёс я. — Теперь можешь вернуться.
Грабовский медленно приходил в себя. Наконец, его глаза открылись, он посмотрел на меня, и на его лице отразился ужас.
— Я знаю организацию, которая занимается благотворительностью. Она финансирует несколько детских домов. В порядочности этих людей я уверен. Перечислите на её счёт триста тысяч долларов. — Я положил на стол визитную карточку. — Чем быстрее, тем лучше. Если не сделаете этого в течение недели, вам не позавидуешь. Прощайте, Грабовский.
4
Наверное, вчера мы с Максом слишком засиделись за бутылкой, обсуждали, когда же, наконец, по всему миру заработают термоядерные электростанции, космические корабли начнут совершать полёты в дальний кос — мос, а революции в малоразвитых странах прекратятся.
Люблю, знаете ли, такие посиделки. Поэтому, когда на следующий день утром мне пришлось рано вставать, я оказался к этому не совсем готов. Тем не менее телефон был настойчив, и мне пришлось ответить. Уже через час в мою дверь раздался звонок, и ко мне зашёл новый клиент.
Этот человек имел настолько незапоминающуюся внешность, что, наверное, мог бы сделать карьеру, работая сотрудником наружного наблюдения, где-нибудь в полиции. Средних лет, среднего роста, старомодные очки с толстыми стёклами, одет как-то серо. Если бы он вышел на улицу, я бы не узнал его через пять минут.
— Меня зовут Пётр, — представился он.
— Присаживайтесь, я вас слушаю! — я стал само внимание и поудобнее расположился в кресле, ожидая услышать ещё одну историю о пошатнувшемся здоровье богатой тётушки.
— Красивая картина!
Пётр неожиданно встал и стал рассматривать моего Мунка. Я ощутил неясную тревогу, но решил не придавать этому значения.
— Да, хорошая репродукция, почти не отличишь от оригинала! — сказал я.
Пётр повернул голову и быстро посмотрел на меня поверх очков.
Взгляд его стальных глаз, острый и колючий, абсолютно не подходил тому образу, которому он стремился соответствовать.
— Вы хоть понимаете, чем здесь занимаетесь? Разве вы не видели, что это наши люди?
Внезапно я ощутил, что меня охватывает какое-то странное оцепенение. Очертания комнаты поплыли, а я почувствовал себя как пчела, попавшая в варенье. Пошевелить рукой стало невероятно трудно, а мой гость, наоборот, показывал чудеса скорости, его движения стали быстрыми и резкими.
Вот он уже прижимает мои руки к столу, и в его руке появляется шприц. Он делает мне укол в предплечье, а я прилагаю огромные усилия, пытаясь разрушить наваждение. Я вырываю левую руку и бью его в живот.
Мой кулак движется как в замедленном кино. Наверное, он слишком занят инъекцией и пропускает удар. Шприц смещается в сторону, а я чувствую острую боль, в моих глазах темнеет, и я проваливаюсь в темноту. Меня куда-то везут, на моих глазах тёмная повязка, а руки связаны.
Я пришёл в себя в машине и не стал делать попыток освободиться, чтобы меня опять не накачали наркотиками.
Машина остановилась, меня вывели, а потом бросили на пол, развязали руки и сняли повязку с лица. Я оказался в пустой комнате, где не было ни окон, ни мебели, только матрас на полу. Не знаю, сколько прошло времени, пока я полностью пришёл в себя. Мне принесли воду, но пить не хотелось, кроме того я не обнаружил ничего, даже напоминающего туалет.
Наконец, дверь открылась, и зашёл тот тип. Теперь он был без очков и совсем не казался мне безликим. Конечно, очки с толстыми стёклами были маскировкой, как и его серая внешность.
— Как вы себя чувствуете, Влад? Надеюсь, вы не обиделись?
Он смотрел на меня так, как энтомолог разглядывает какое-то редкое насекомое.
— Зачем я вам? Что вам нужно?
— Мы просто хотели поговорить.
— Я мог бы поговорить с вами в своём офисе за чашкой кофе.
— Думаю, тогда вы бы не восприняли мои слова всерьёз. Поверьте, мы не враги вам. То, что я собираюсь вам сказать, многое изменит, и мне бы хотелось, чтобы вы некоторое время находились под нашим контролем. Кстати, Влад — это сокращение от Владимир или Владислав? И почему вы себя так называете?
— Я взял себе это имя сам, мне оно понравилось.
— Как это взяли сами? Ничего не понимаю, а как же ваше?
— Я потерял память и взял себе имя, это было двадцать лет назад. Давайте к делу, господин Пётр.
Пётр несколько минут сидел молча, а затем встал.
— Мне нужно подумать, Влад.
Уже уходя, он повернулся и сказал:
— Да, вы можете быть свободны, в пределах этого дома, конечно. В столовой вас накормят. Можете выбрать себе любую комнату на втором этаже, на ваш вкус.
Я встал и тоже направился к выходу. Поднявшись на второй этаж, я открыл первую дверь и зашёл. Я оказался в просторной, и можно сказать, шикарно обставленной комнате с балконом. В ванной я нашёл все необходимые принадлежности, побрился, принял душ и почувствовал себя намного лучше. Потом спустился, нашёл столовую и уселся за стол рядом с окном. Миловидная брюнетка лет сорока приняла мой заказ, и я наконец-то поел. Кроме меня в столовой сидели два здоровенных амбала в костюмах, но на меня они не смотрели. Или делали вид, что не смотрят.
Я заказал чашку кофе и, глядя на парк за окном, решил подумать, что бы всё это значило. Возможно, Пётр, или кто он там на самом деле, знал меня прежнего. А я-то дурак, признался в том, что потерял память. И это признание было настолько важным, что я перестал казаться ему опасным. Сначала я почувствовал досаду и стал ругать себя за глупость, но потом решил, что всё равно не смог бы долго морочить ему голову. Он бы всё понял.
