Кубок выпал из рук Пушур-Туту.
-- Ты не можешь этого сделать, господин, - взвизгнул он, от страха забыв об учтивости. - Кто дал тебе такое право?
-- Истина, уважаемый старейшина, та истина, от которой ты отрёкся. Лишь она обладает властью судить и миловать.
-- Неправда! Я всегда был верен богам. Ты ни в чём не можешь обвинить меня.
-- Обвинять тебя будет владычица страны мёртвых. Я же пришёл сюда лишь исполнить волю богов. Возьмите его, - приказал он воинам.
Два человека подошли к обмякшему старейшине, схватили его под руки и поволокли к выходу.
-- Ещё вот этого, этого и этого, - указывал Гильгамеш, идя вдоль ряда оцепеневших от ужаса и изумления старейшин. Никто не произносил ни звука, лишь слышалось испуганное икание, да хрипел в бессильной ярости очередной несчастный, вытаскиваемый воинами в коридор.
Когда Пушур-Туту, Гирбубу и ещё несколько глав Больших домов, чьё поведение на совете показалось вождю предосудительным, были уведены, Гильгамеш обратился к остальным:
-- Отныне мне известна воля богов. Те, кто осмелился бросить ей вызов, будут сегодня вечером принесены в жертву Инанне. Вы же, колеблющиеся и неуверенные, будете сидеть в нижних покоях дворца, пока всемогущие небожители не откроют вам глаза и уши. Я оставляю вас в живых, ибо верю: тень Забабы лишь слегка коснулась вас, не проникнув глубоко в ваши души. Молитесь Инанне, Энлилю, Энки[12], а пуще всего - Уту, отцу справедливости. Да очистит он вас от скверны.
С этими словами Гильгамеш развернулся и вышел. В коридоре он отдал несколько приказаний начальнику стражи. Десять человек были оставлены им караулить старейшин, пятерых он отправил по деревням гласить волю богов, остальные были разбиты на смены и поставлены в охранение на стенах Дома неба. Разобравшись с этими делами, Гильгамеш ушёл в спальню и бессильно рухнул на кровать. Отвага вдруг покинула его. Он знал, что отдыхать сейчас нельзя, что нужно действовать, пока враги не спохватились и не приняли ответных мер. Нужно как можно быстрее запереть все ворота, чтобы ни один лазутчик Акки не выскользнул из города. Нужно позаботиться о припасах на случай осады, а также о наборе и вооружении новых отрядов. Нужно обезопасить себя со стороны неприятельских действий соседей, если Акка предложит им союз против Урука. Нужно договориться с сутиями, чтобы те не нанесли удар в спину. Но самое важное - нужно обратиться с речью к народу и объяснить причины заключения старейшин. Всё это нужно делать сейчас, иначе потом будет поздно. Он понимал, что шила в мешке не утаишь, и что уже сегодня вечером слухи, один поразительнее другого, поползут по близлежащим деревням, чтобы завтра достичь Ларсы и Ура, а через три дня долететь до Киша. Гильгамеш знал это, но подняться не мог. Страх накатил на него, дикий ужас от совершения чего-то непоправимого. "Может, всё напрасно? - смятённо думал он. - Может, я ошибаюсь, и воля богов совсем не в этом?". Он лежал, глядя в потолок, а время шло, оно бесповоротно утекало, и от осознания этого Гильгамеш впадал в ещё большее беспокойство. Ругая себя за нерешительность, он терял последние остатки хладнокровия. Ему стало казаться, что всё происходящее - всего лишь сон, и этот сон пугал его. Что хотели сказать ему боги, посылая этот кошмар? О чём хотели они предупредить его? "Я должен пойти к прорицательнице, - решил Гильгамеш. - Она ответит на все мои вопросы". Он попытался встать, но ноги отказались слушаться его. Руки налились тяжестью и лежали подобно двум огромным колодам. Стены и потолок задрожали, норовя раствориться в туманной дымке. Что-то странное творилось вокруг. Гильгамеш закрыл глаза, чтобы прийти в себя. В этот момент кто-то постучал в дверь.
-- Кто? - спросил вождь, рывком садясь в кровати.
-- Это Луэнна, повелитель, твой верный раб и помощник, - раздался глухой голос из коридора. - Дозволь смиренному служителю Инанны войти в твои покои.
-- Входи.
Дверь осторожно приоткрылась, и в комнату, почтительно согнувшись, вступил невысокий пожилой человечек в добротной льняной юбке, расшитой львами и скорпионами. Грудь его была скрыта под роскошной чёрной бородой, тщательно выбритый череп и верхняя губа лоснились от пота. Ладони он держал прижатыми к кругленькому животу, как бы извиняясь за причиняемое беспокойство. Чуть улыбаясь, человек произнёс:
-- Твоим скромным помощникам, о повелитель, стало известно распоряжение, которое ты отдал, повинуясь гласу богов. Не смея усомниться в мудрости решений, которые ниспосылает тебе наша владычица Инанна, я всё же отважился потревожить тебя, дабы испросить неотложного совета. - Луэнна помолчал, вопросительно глядя на Гильгамеша. Тот не шелохнулся. - Прикажешь ли кормить старейшин как гостей или как твоих пленников? - закончил человек.
-- Корми как пленников, - усмехнулся вождь. - Не надо быть расточительным.
-- Твоё слово - закон, господин, ибо оно исходит от Думузи[13], божественного супруга несравненной Инанны. Но позволено ли будет ничтожному червю высказать свои соображения?
-- Говори, - устало ответил Гильгамеш.
Мелко семеня ножками, Луэнна приблизился к вождю и зашептал:
-- Да не сочтёшь ты мои слова за преступную дерзость, о достойнейший сын непобедимого Лугальбанды, но не разумнее ли обойтись с пленёнными тобой старейшинами как с почётными гостями? Этим ты выкажешь им честь и проявишь своё великодушие. Ведь они сейчас как испуганные мыши - обречёно ждут появления голодного кота. Но кот один, а мышей много, и они не всегда будут под надзором. Скоро они разбегутся по своим норам и станут думать о мести. Как могут мыши отомстить коту? Только приведя другого кота, более крупного. Слабость глупа и коварна, ибо не гнушается средствами и готова погубить себя, лишь бы ощутить на миг свою призрачную силу. Обрести толпу злобствующих врагов легче, чем найти верного друга. И если хотя бы один старейшина одумается в своём ослеплении и станет тебе прочной опорой, кто попрекнёт тебя в непозволительной мягкости к недругам?..
-- Хватит! - выкрикнул Гильгамеш, вскакивая на ноги. - Ни слова больше, Луэнна, если не желаешь оказаться на их месте. Ты, мелкий навозный жук, явился сюда, чтобы отвести руку возмездия от грязных предателей! Клянусь Нинуртой[14], сегодня же вечером я лично перережу им глотки. А те, кого я оставлю в живых, будут сидеть на колодезной воде и лепёшках из дрянного ячменя, пока голод не заставит их образумиться. Но если и после этого они будут упорствовать, то пусть Деметум, демон злого проклятия, заберёт их гнилые душонки. До последней травинки, до последнего семени я выполю эту поросль Забабы.
