Не в силах сдерживать ярость, вождь заметался по комнате, переворачивая тростниковые корзины, опрокидывая фаянсовые горшки и светильники. Зашуршали, срываясь со стен, леопардовые шкуры, затрещали разрываемые циновки. Оробевший Луэнна попятился к двери. Гильгамеш подскочил к нему, схватил за бороду и со всего размаху ударил кулаком по лицу. Старик охнул и упал на пол, закрыв голову ладонями. Гильгамеш продолжал избивать его, выкрикивая грязные ругательства. В комнату вбежали два воина. Увидев скорчившееся на полу тело, они остолбенело застыли на пороге.
-- Вышвырните падаль в Евфрат, - прохрипел Гильгамеш, переводя дух.
Опершись локтем о стену и тяжело дыша, он сжимал и разжимал кулаки. Злоба клокотала в нём, бешенство застилало глаза.
-- Сволочь... сволочь, - с ненавистью повторял он, глядя, как воины выносят бездыханного служителя.
Немного успокоившись, Гильгамеш вышел в коридор. Стражники, охранявшие его покои, прижались к стенам, замерли, выкатив глаза. Вождь даже не заметил их. Подобострастное лицо Луэнны ещё маячило перед его мысленным взором, в ушах звучали коварные речи. Гильгамеш направился к святилищу предков. Он чувствовал, словно некая тень сползла с него, обнажив перед миром всю слабость и беззащитность внука Солнца. Он хотел, чтобы эта тень вернулась, чтобы она вновь накрыла его спасительным покровом, заставила кровь кипеть в жилах. Ему казалось, что без этой тени он уже не может существовать, что она необходима ему как вода, как пища, как солнечный свет. И в то же время он боялся её. Разум подсказывал ему, что тень - это нечто нечеловеческое, нечто такое, к чему не стоит прикасаться. Гильгамеш чувствовал себя раздвоенным. Одна его часть тянулась к этому соблазну, вожделела его, стонала от невозможности вновь испытать это дивное ощущение, другая же предостерегающе нашёптывала: "Не торопись! Надо ли спешить? Ты - человек, а человеку свойственно быть беззащитным. В этом его природа".
Но Гильгамеш не хотел смиряться. Искушение могуществом манило его. Он спустился по лестнице на первый этаж, миновал зал для церемоний, обогнул каменное возвышение трона и нырнул в глухой каменный коридор. Пройдя шагов пятнадцать, он оказался в небольшом мрачноватом помещении, тускло освещённом четырьмя расставленными по углам медными светильниками. Посреди помещения, занимая добрую его треть, стоял массивный жертвенник, вытесанный из цельной глыбы известняка. Стенки жертвенника были инкрустированы драгоценными камнями и раковинами, облицованы чеканными золотыми пластинами с изображениями богов и героев. Почётным караулом вокруг него выстроились изящные резные курильницы, сделанные из дорогого приморского кедра. Возле стен, по одному с каждой стороны, устрашающе разевали пасти алебастровые львы и буйволы, охранявшие святилище от злых духов. Напротив входа на пришельцев пучеглазо таращилась беломраморная Эрешкигаль с кровавыми рубинами в глазницах.
Гильгамеш запалил две курильницы, наполнив их ароматическими смолами, и разжёг священный огонь. Приблизившись к жертвеннику, он вдруг зарычал от досады и бросился обратно. Он вспомнил, что забыл принести дар богине. Пролетев через церемониальный зал, он взбежал на лестницу, увидел двух служек и приказал:
-- В зал приёмов две свежих рыбы. Живо!
Служки без слов умчались выполнять повеление. Гильгамеш поднялся наверх, поманил к себе воинов, дежуривших возле спальни, приказал им незамедлительно разыскать начальника стражи. Затем вернулся в зал для церемоний и стал бесцельно бродить меж колонн. Какое-то опустошение напало на него. Сомнения будоражили душу. "Может, я погорячился? Может, Луэнна прав, и не стоило так круто браться за старейшин?". Эти мысли словно кусачие муравьи разъедали его покой, заставляя томиться в неуверенности. Устав ходить, он приблизился к трону. Весь в солнечных бликах на расписной керамике, тот отсвечивал яркой разноцветью, словно подмигивал вождю. "Не унывай, - казалось, говорил он Гильгамешу. - Ты молод и силён. В твоих руках власть над могучим народом. Акка никогда не одолеет тебя". Вождь забрался на трон, подпёр щёку ладонью. "Отчего я так терзаюсь? Почему не нахожу себе места?", - думал он.
Явился начальник стражи. Гильгамеш велел ему запереть городские ворота и следить, чтобы никто не покинул Урук. "Даже торговцы, - сказал он, многозначительно постукивая ладонью по поручню трона. - Чтобы ни одна мышь не выскользнула. Отправь на пристань кого-нибудь из командиров. Пусть внимательно следит за купцами. Будут возмущаться, скажи, что ищем воров". Начальник поклонился и вышёл. Вскоре вернулись служки с рыбой. Старательно пряча глаза, они приблизились к Гильгамешу, положили перед ним двух ещё бьющихся краснопёрых окуней, и отступили, распластавшись на животах. Вождь рассеянно пошевелил пальцем. Служки начали отползать, не поднимая лиц, шурша босыми ступнями по каменному полу. Вскоре они исчезли из виду. Гильгамеш неохотно слез с трона, поднял рыбин за хвосты и понёс их в святилище. Вступая в коридор, он ещё раз оглянулся, окинул зал тоскливым взором, потом громко засопел и с какой-то досадой тряхнул головой.
-- Маюсь, как девица перед свадьбой, - пробормотал он.
Войдя в святилище, он положил обе рыбины на алтарь, сделал шаг назад и воздел руки к небу.
-- О мой отец, несравненный Лугальбанда! - воскликнул он. - Я пришёл к тебе за советом, ибо дух мой смятён и пребывает в унынии. Не откажи своему недостойному сыну, дай ему знак, как спасти Урук. Помощь твоя не останется без награды. Я дарю тебе эту вкусную свежую рыбу, дабы ты снизошёл к терзаниям своего слабого отпрыска. Да не отвернётся твой лик от того, кому ты препоручил заботу о священном граде владычицы Инанны. Да преисполнится существо твоё рвением, и да откроются глаза мои на то, что я должен увидеть, и уши мои - на то, что я должен услышать.
С этими словами Гильгамеш надрезал тело одной из рыбин, окропил её кровью пол, а внутренности вывалил в стоявший рядом с жертвенником чан. Взяв другую рыбу, он отсёк у неё голову, обмазал кровью глаза и губы Эрешкигаль, покапал на поверхность жертвенника. Совершив все эти действия, он выбросил рыбин в пламя. Святилище наполнилось дымом, ноздри Гильгамеша резанул острый запах горелого мяса, тлеющей чешуи, ладана и крови. Полной грудью он вдохнул эту убийственную смесь, глаза его расширись, волосы зашевелились на голове. Статуя ужасной Эрешкигаль вмиг исчезла в красноватой мгле, сменившись фигурой отца. Из-под багрово-серой завесы проступили мощные руки, круглая голова на короткой шее, большой нос. Рот Лугальбанды дышал смрадом, глазницы зияли чёрными провалами, уши сгнили и превратились в короткие уродливые отростки, тело источало запах тлена. Печень Гильгамеша наполнилась горем. Упав на колени перед родителем, он возопил, протягивая к нему руки:
