Через каких-нибудь полчаса спокойствие было восстановлено. Мефодий был извлечен (для этого понадобилась почти вся не маленькая сила Рудольфа и вся удача его рыжей прядки) и усажен обратно на бревно, рыжепрядому юноше принесены очень серьезные, почти без фырканий и хихиканий, извинения.
— Ну что, сказочник. Настала твоя очередь! — сказал Рудольф, потирая руки.
— Но… — Ивор попытался возражать, но его друзья были неумолимы.
— Описывая себя, ты будешь не объективен, а это повредит сказке, — важно заявил Мефодий. — Мы это сделаем за тебя.
— Да-да! Мы уже нахватались от тебя сказительских премудростей!
Рудольф вытаращил глаза и начал вещать жутким голосом. Именно так рыжепрядый представлял себе настоящих сказителей.
— А третий друг был ни то, ни се. В смысле ни рыба, ни мясо. Ни рак, ни креветка. Ни бублик, ни салфетка. Ни суслик, ни крот! Такая присказка. Вот!
У него получилось настолько складно, что Мефодий зааплодировал. Как все ученые люди он почти не разбирался в поэзии, любая рифма способна была привести его в восторг.
— Но ближе к делу. Наш Ивка, не смотря на свои шестнадцать лет, все такой же тощий, как и в детстве. Такой тощий, что соломинку ему на плечо положи, он такой: «А! а! больно!» — и свалится!
Рудольф произнес всю тираду с невозмутимым лицом. Зато прядка его очень наглядно изобразила, как именно «а!», «а!» и самое главное — «свалится!»
— Ивор наш — романтик, каких на свете нет! — это уже Мефодий.
— Да, наивный во всех отношениях человек, — поддакнул Рудольф.
— А уж в хозяйственных делах — полнейший профан!
— Все бы ему бродить где-то, соловьев слушать, звезды считать!
— А уж путешествовать любит — страсть! Все окрестности фабричного города облазил.
— На всех фермах бывал! Мне ли не знать!
Рудольф незаметно потер бок. Именно туда ему попало тянучечной оглоблей в последней его разборке с фермерскими детьми.
— Одевается он слишком легко и ненадежно, — сказал Мефодий, поправляя балахон, закрывающий его от горла до огромных ботинок.
— Да и безвкусно, если быть честным! — вставил реплику Рудольф и поправил свой пиджак из мутной тянучки с малиновыми манжетами.
— Ничего и не тощий! — не утерпел Ивка. — У меня уже давно выросли мускулы. Вот, глядите. И тут тоже! И тут! Пускай не такие мощные, как у Рудольфа, но настоящие! И одеваюсь я удобно. Вот штаны. Из прочной и легкой материи. Пропитаны специальным составом тянучки, не намокают, но пропускают воздух. Безрукавка! Я люблю безрукавки. И ткань, пощупайте какая мягкая ткань. Моя мама любила туники из такой ткани. Коричневая. Как тогда… — он запнулся.
— Ага, и ботинки на толстой подошве с высокой шнуровкой, — поспешно добавил Мефодий, чтобы поскорее проскочить грустную для друга тему.
— А еще он темноволосый…
— Как мама, — уточнил Ивор.
— … и загорает всегда до черноты. От этого его яркие синие глаза…
— Как у папы!
— … и белозубая улыбка, как будто сияют на его смуглом лице.
— Уф! — сказал Рудольф. — Какое сложное дело — сочинять сказку. Столько истратили сил, а всего лишь описали героев.
— А ты думал. Сказительство — это тебе не с оглоблей по полям скакать.
Но Рудольфа не интересовали оглобли. Он спросил, дрожа от нетерпения.
— А что дальше?!
— А дальше нужно какое-то событие, которое разом изменит жизнь наших героев!
— И что это будет? — проговорил Мефодий. — В нашей жизни ничего не случается!
— Как это что? — Ивор встал и подошел к самому обрыву. Далеко внизу расстилались лесные просторы. Бесконечную темно-зеленую даль разрезала жирная черная полоса Ахеронта — странной и страшной реки. А в ее изгибе лежала…
— В жизни наших героев произошло одно событие, которое разом перевернуло их судьбу и дало шанс дотянуться до самых заветных мечтаний.
— Что же это? — спросил Рудольф. Ивор понял, что он подыгрывает ему, как рассказчику. Потому как любой даже самый маленький мальчишка в Государстве знает, что может исполнить все мечты.
… фабрика волшебства.
Непознанная, загадочная, таинственная. О ней ходит множество легенд, но многословие рассказчиков — верный признак неосведомленности. Ибо никто не может сказать в точности, что происходит за магическими стенами. А кто может, тот помалкивает, связанный строжайшим контрактом.
Ее стены образуют огромную четырехконечную звезду, ориентированную по сторонам света. Говорят, это нужно для того, чтобы удержать в узде субстанцию волшебства, источник которой находится глубоко под землей. Это единственный источник субстанции, без него Государство будет обречено.
Именно эту форму копируют звезды, которые носят все люди в разные времена прошедшие открытый набор. И в зависимости от их достижений в магическом искусстве концы этих звезд загораются разными цветами.
Не смотря на то, что темная звезда фабрики прекрасно видна с Обвала, разглядеть, что находится на ее территории невозможно. Потому что над фабрикой постоянно висит странный серебристый туман, который скрывает от посторонних взглядов тайны самого важного места Государства. Лишь в центре звезды плотное одеяло тумана пробивает острый шпиль, который возносится над черными стенами на невообразимую высоту.
— Открытый набор, — сказал Ивор.
— Жаль, что его уже десять лет как не было, и, наверное, столько же не будет, — вздохнул Мефодий.
— Эй! Что за чушь ты несешь?! — взъярился Рудольф.
— Что не так? — дородный юноша удивился реакции друга. — Разве я не прав?
— Конечно, не прав! Не было набора десять лет, и что?! Наоборот, шансы того, что он пройдет уже завтра повышаются многократно.
— Это пустая вера, основанная на детском понимании мира, — сказал Мефодий. — Между тем я очень хорошо изучил обстановку в Государстве и сделал вывод, что открытый набор фабрике попросту не нужен…
— Тьфу на тебя! Этот научный подход только все портит! К тому же все знают знаменитое изречение Первого Волшебника. Не человек выбирает фабрику, а фабрика выбирает человека! Заруби это на своем картофельном носу!
Мефодий гордо вскинул все свои подбородки.
— Может быть, у меня и не такой благородный нос, — произнес он тонким от оскорбления голосом, — но зато я крепко стою на ногах реальности и не верю в детские сказочки. Нет никаких документальных подтверждений этой фразы, якобы сказанной Первым Волшебником.
Ивор переводил взгляд с одного друга на другого и впервые не знал, как их утихомирить. Как унять конфликт, если сам всем сердцем болеешь за одну из сторон, а разумом понимаешь вторую.
