Факел горел ровным красным пламенем, не желая менять свой странный цвет на безопасный зеленый или победный голубой. Предостережение чего-то, что должно вот-вот свершиться, сквозило рядом, вибрировало в их призрачный субстанциях.
Счастливое предостережение! Но разве сама ночь и этот полет уже не были счастьем? И Лаура — королева призраков, напрочь выкинув из головы все посторонние мысли, приготовилась круто взмыть вверх вдоль стены, мимо выступа балконов и темных безмолвных окон.
Глава вторая
Последний экзамен
«На этом месте могла находиться реклама вашей песни.»
(Всем известная фраза)
Занудно гудел будильник, и мне не оставалось ничего другого, как окончательно проснуться и, быстро одевшись, отправиться ополоснуть лицо. Сегодня не пришлось долго спать, сегодня мне предстоял экзамен — последний экзамен в последнюю летнюю сессию.
Кое-как проглотив два бутерброда, я запил свой небогатый завтрак стаканом сладкого чая, Больше в меня не могло влезть ни грамма. Вот так всегда у меня при сильной нервотрепке. В принципе, по нынешним временам очень даже выгодно иметь подобный желудок. Только в гостях возникали некоторые проблемы. Съев три-четыре салата, от которых просто не успевал отказаться, и минимум жаркого, я уже не мог смотреть ни на что съедобное. Поэтому приходилось полностью игнорировать торты и другие сладости, что огорчало хозяев (и меня в гораздо большей степени). По возвращении домой нервы успокаивались. Просыпался утерянный в гостях аппетит, и положенную норму продуктов я добирал уже из собственного холодильника.
День, видимо, не задался. По пути к месту учебы я успел попасть в пылевой столб, промокнуть под проливным дождем и немного подсушиться в троллейбусе.
На небе появилось радостное солнце, а по площади, одну из сторон которой венчал главный корпус, катились потоки грязной воды, словно где-то неподалеку опять прорвало канализацию. На носочках вымытых с вечера кроссовок я мужественно преодолел возникшую акваторию и ввинтился в толпу, терпеливо ожидающую автобус. Последнего в обозримом будущем что-то не намечалось.
Когда-нибудь при случае, будучи не таким вымокшим и озабоченным, я обязательно поведаю миру о том, как надо ездить в автобусах сорок первого, студенческого маршрута. Но сейчас у меня в голове крутились только теоремы Котельникова, свойства функций Уолша и принципы модального управления, которые упорно не запоминались накануне и сейчас вроде бы снова перестали выводиться.
Толпа жаждущих уехать на комплекс учебных зданий, расположенный в лесном массиве меж трех отдаленных жилых районов, росла с каждой минутой. Автобуса как не бывало. Поэтому мне, да и всем остальным, кроме занятых извечными разговорами про цены на балке и кабельное телевидение, ничего не оставалось, как любоваться центральной площадью нашего города.
Еще сорок лет назад вдоль улицы, перед тем местом, где сейчас находится наш главный корпус (то есть прямо там, где я переминаюсь с ноги на ногу и думаю совсем обо всем этом) теснились убогие деревянные лабазы. В них шла торговля жестяными и скобяными изделиями, а также разной домашней утварью. За домишками в глубине квартала стояла церковь, а вокруг нее был рынок, который просуществовал тут до 1953 года. Потом он переехал на теперешнее место в связи со строительством нашего корпуса. Вы спросите, откуда мне это известно. А просто однажды наша преподавательница по этике забыла дома положенную по программе библию. Зато у нее в сумочке случайно оказался блокнот, заполненный ею в бытность экскурсоводом. И мы послушно конспектировали краеведческие сведения, не зная еще, что зачет по этике ставится автоматически при условии усердного посещения лекций.
А я помнил только двухэтажный домик рядом с кафе «Спутник». Его давно уже снесли, но из памяти никуда не исчезают потемневшие до черноты от времени доски и затейливая башенка, придававшая своему хозяину стройность очертаний и некую возвышенность над соседями.
И еще демонстрации. Не школьные, нет. Там меня всегда нагружали пачкой тяжеленных флагов и лозунгов те, кому положено было развлекаться, а не таскать на себе бремя идеологии. Зато демонстрации детства оставили яркий след, когда я медленно продвигался в недрах нескончаемой реки людей. Мне ничего не видно, кроме развевающихся знамен, верхних этажей домов и связок разноцветных шаров в небе. Как хотелось тогда ухватить их, прибавить к своим собственным, чтобы у меня их стало много-много. На площади движение почти прекращалось. Шаг — остановка — минутная пауза. Паузы больше всего угнетали меня. Я не мог долго стоять на месте. Ноги стремились вперед и вперед в окружении музыки, громкогласных приветствий и всеобщих криков «Ура». То были настоящие праздники. И лишь гораздо позже я понял на собственном опыте, что для многих это — скучная обязаловка и бессмысленное времяпровождение.
В такие дни на главный корпус нашего института вывешивали огромный плакат с устремленными вперед рабочим и колхозницей. Пятнадцать флагов, обрамляющие силуэты тружеников, превратились в цветные полоски, когда союзные республики обрели суверенитет. А на семиэтажном здании напротив меня в дни демонстраций появлялись строгие портреты ныне несуществующего политбюро, над которым главенствовал гигантский профиль Ленина.
Там же находилась трибуна для наиболее почетных горожан, облицованная ранее мраморными плитками. Теперь на остатках былого великолепия было криво намалевано: «Нам нужен мэр и бесплатная приватизация квартир».
Я вновь кинул взгляд туда, где должен появиться долгожданный автобус.
Разумеется, там обнаружился лишь пустой асфальт. Глаза скользнули повыше и уперлись в орден Ленина, покрытый серебряной краской. С ордена Владимир Ильич собственной персоной косо поглядывал на стену ближайшей хрущевки, украшенную популярной надписью «Ментам не убить солидарность!» Судя по умиротворенному выражению лица вождя мирового пролетариата, Владимир Ильич не возражал.
Ленина я не всегда поминал добрым словом. Будучи учеником пятого класса, я откопал дома маленький барельеф вождя и, восторгаясь собственной смелостью, нацарапал на обратной его стороне слово «козел», не вкладывая в данный поступок никакого политического смысла. По истечении пяти минут я уже был изобличен и заложен малолетним племянником, гостившим у нас в тот день. Весь вечер мне читали нотации два поколения моей семьи. Теперь оставалось только жалеть, что тот случай не удостоился документального протокола. А то бы я с чистой совестью мог махнуть в Москву и загрести там за заслуги в борьбе против тоталитарного режима первую российскую награду наряду с защитниками Белого дома.
