— Убей меня, — взмолился, — но не тронь детей, это ж и твои детки тоже!
Взвыла волком дева али, воспарила к потолку, а из окна жутким голосом ответили ей другие али. — Не тронула Злата деток, — покачал головой корчмарь, — но с тех пор через одну ночь являются злые али в дом гамгеона, наводят страх на нас всех, по селу пронесутся, детей пугают, могут чудищем обратиться иль еще каким страховидлом-то! К кузнецу явились, перевертыши, в образе почивших родителей его. Раскрыл он рот от изумления, а родители-та евойные хвать и превратились в чудищ али жутких. Опрокинули его на землю, улетели со двора. И так многих еще пугали, а Аштарта с отцом и матерью его пуще всех остальных. Скотину губят, с ума сводят, лошадей угоняют, а как возвращается лошадка-то, грива у животинки так перепутана, что невозможно распутать! Вот так и мучаемся с тех пор, милостивые господа! Сегодня-то спокойная ночь, али окаянные завтра в гости пожалуют.
— Однако ж, в удачную ночь я приехал, — пробормотал Зезва. — Принеси еще вина, добрый человек! В горле что-то пересохло.
— Несу, судырь, сей момент! — трактирщик побежал за вином, а Зезва повернулся к задумчиво разглядывающему огонь Вааджу.
— Ну-с, господин чародей, колись, что в письме моем гамгеону?
— Тевад Мурман убиковскому гамгеону родич дальний, — усмехнулся Ваадж. — Получил от него недавно просьбу о помощи. Ну, Мурман нанял меня, чтобы али зловредных прогнать, я же, как никак, чародей.
— А я тут при чем? — нахмурился Зезва, принимая от хозяина кувшин.
— Ты же Ныряльщик, вот тевад и отрядил тебя мне в подмогу.
— Ну, Мурман, — разозлился Зезва, — ну тевадская твоя задница! Хрен я тебе с Мира Демонов что-нибудь принесу в дар, хрен!
— Так что, — заключил волшебник, — ничего такого в письме твоем нет. Так, сообщение, что, мол, дорогой друг Арсен, гамгеон наш верный, высылаю тебе в помощь весьма искусного чародея Вааджа, что прибыл сегодня днем, а в подкрепление ему, в тактическое, так сказать, еще и небезызвестного Зезву, по прозвищу Ныряльщик…
Зезва мрачно осушил стакан.
— Вот только, не знаю я, как против али действовать, — признался Ваадж. — Злые духи речные непобедимы, ни одно доступное мне заклинание против них не действует. Разве что, Высшего Мага надо было выписывать с Юга. Так архимаг денег запросит столько, что во всем Мурмановском тевадстве не найдется, а Мурман тот еще жук.
— Чего согласился тогда, чудик?
— Как чего? Мурмана не знаешь, что ли?
— И то верно. На кол посадит, и глазом не моргнет!
Некоторое время они молча смотрели на огонь.
— Пошли спать, Ныряльщик, — поднялся Ваадж. — Надо выспаться, завтра нам предстоит тяжелый вечер.
— Это точно, — вздохнул Зезва.
Зезва не любил долго спать по утрам. Едва начало светать, как он бодро вскочил с перины, на которую его уложил сердобольный корчмарь, оделся и отправился прямиком во двор, умываться и проведать Толстика. Облившись ледяной водой из колодца, фыркая и отдуваясь, Зезва погляделся в кусок зеркала, прикрепленный к козырьку над колодцем. Из зеркала на него глянуло кареглазое лицо, с черными бровями и ресницами. Густые черные волосы предстояло заплести в длинную косичку. Ныряльщик вытерся огромным полотенцем, что услужливо поднес сонный слуга-мальчишка и отправился в стойло, проверять, как там Толстик.
Конь встретил хозяина приветственным ржаньем. У жеребца был весьма довольный вид, полным-полно овса и воды, а в соседнем стойле стояла симпатичная гнедая кобыла.
— Эге, — воскликнул Зезва, — да ты хорошо устроился, приятель!
— Йо-о-го-го! — согласился Толстик, сладострастно косясь на гнедую.
— Ну-ну, не буду мешать, дружище.
С этими словами Зезва отправился в корчму, где уже суетились хозяин и слуга, накрывая стол для завтрака, а из комнат доносились соблазнительные запахи и женские голоса — то жена и дочка корчмаря хлопотали на кухне.
Ваадж уже ждал. Чародей задумчиво наблюдал, как гигантский паук трудолюбиво творит паутину в углу над столиком, за которым он сидел.
— Природу изучаешь? — Зезва уселся напротив.
— Изучаю, — кивнул Ваадж. — Взгляни вокруг — а корчма-то веселенькое вполне место.
— Да, — огляделся Зезва, — вчера грустно тут все выглядело, не спорю!
Действительно, яркое утреннее солнце превратило корчму, такую мрачную и темную вчера, в пригожую светлую горницу, с красивыми гобеленами на деревянных стенах. Рядом с весело трескавшим камином сидело сразу три кота, таких жирных, что дрожь проходила по телу. Коты занимались утренним туалетом, старательно вылизывая себя с ног до головы.
Принесли завтрак: гигантскую яичницу, кувшин вина, кашу и гренки. Зезва, не мешкая, принялся уплетать за обе щеки. Ваадж почти не прикоснулся к еде, лишь налил себе стакан вина.
— Почему не ешь? Каша — то, что надо!
Ваадж лишь улыбнулся в ответ. Зезва пожал плечами и продолжил было трапезу, но вдруг остановился и украдкой взглянул на чародея. Тот смотрел на кошек, криво улыбаясь. Один из упитанных котов решил пройтись к столу и изучить гостей как следует. Он потерся о ногу Зезвы, довольно заурчал и направился было к Вааджу, но замер, отпрянул, еще раз потёрся о Зезву и отправился к собратьям, заканчивать утренний туалет.
— Не любят тебя животные, чародей?
Ваадж промолчал и пригубил вино. Зезва напряженно соображал, орудуя вилкой и делая вид, что наслаждается гренками. Значит, кошка тебя испугалась слегка, господин чудик… Оно и понятно, от тебя ж травами и эликсирами несет на версту.
Вбежал мальчишка и громко провозгласил, что господин староста-гамгеон, а також господин Аштарт ждут посланников светлейшего тевада Мурмана у себя дома.
— Далеко живет гамгеон? — спросил Зезва, вставая.
— А недалече, господин. Ежели ногами идти, то близко.
— Ногами идти?
— Ага… это ж не на коняке скакать-то!
Зезва покачал головой, и последовал за юным философом. Ваадж уже был на улице.
Гамгеон Арсен и сын его Аштарт встретили гостей у ворот и почтительно препроводили в дом.
— Великая честь встречать столь уважаемых гостей, — высокий и худощавый гамгеон склонился в вежливом поклоне. Голубые глаза под седыми, сросшимися на переносице бровями открыто и приязненно смотрели на Зезву и Вааджа. Щеку старосты пересекал старый шрам. 'Вояка, — подумал Зезва, кланяясь в ответ, — наверняка в последней заварушке с овсянниками получил'.
— Великая честь, милостивые господа, — поклонился и Аштарт, такой же высокий, голубоглазый, и тоже с серебром в волосах, правда седина у него блестела лишь на висках, что само по себе было удивительным для юноши двадцати четырех лет. Длинные рыжеватые волосы аккуратно расчесаны, на боку меч. И сталь в огромных синих глазах. Сталь и боль. Зезва поклонился снова. Ваадж последовал его примеру.
