Так что июль всегда был кошмаром. Страшно. Кто-то это скрывал, кто-то хорохорился, но глаза изменялись почти у всех. На старших курсах почти привыкали. И ничего не поделаешь. Даже если все блестяще знают материал – а так обычно и бывало, – всегда найдется бедолага, который что-то знает хуже остальных. Десятые доли балла могли решить, кому учиться дальше, а кому стать основой и магическим сырьем.
Грызни, впрочем, не возникало. Колледж был устроен мудро, и некоторые этапы разрешалось проходить с напарником. Поначалу это мог быть любой школяр с твоего же курса, затем всё определялось в полное соответствие, в цвет, но такие счастливцы находились не всегда. Примерно треть школяров до самого конца оставались одиночками. А вдвоем было, конечно, полегче.
Никита – цветный[1] товарищ Тараса – рассказывал, что в Силезии отчисление проходит мягче. Мол, школяров просто отправляют на дрезденскую арену. А потом, если выжил, иди куда знаешь. Но, наверное, враки. Слишком сладенько. Ещё бы варенья на дорожку... Это ж и рассказать можно любой секрет, без клятвы какой с тебя спрос, и про Колледж с недругом поделиться... И кто учится будет, если страха нет? Кто захочет даром кровь сцеживать? Будут вид делать, прогуливать, всячески филонить... Зряшная трата денег, никому такие специалисты не нужны. Откуда Колледжу основу взять без невинно убиенных? Или с книжек дурацких буковки рассказывать, без силы настоящей? Нереально. Не будет работать. А магия у немцев сильнейшая в Европе. Не могли они пойти на такую дурь, это либо Никита напутал, либо листок новостей заврался. Да и что нам германцы? На Руси все просто и правильно. Традиционно.
Отчислили – смерть.
Тарас учился на четвертом.
Только доучиться, похоже, уже не судьба...
Школяр закончил манипуляции с ногой, разделся и тщательно растерся ладонями, набирая в пригоршни темную воду. Слабая волна посверкивала луной и звездными бликами, иногда в реке что-то всплескивало. Рыба, наверное. На глубину школяр решил не заходить.
Он привычно произнес обереговые и очищающие заклятия, совершил вечерний намаз, снял накопившуюся порчу и отвел её пальцами в мертвое дерево. В данном случае идеально подошли старые мостки.
Бодрости прибавилось, и вообще сразу стало полегче.
Несколько раз встряхнув одежду, Тарас как мог разгладил её в смешанном свете луны и фонаря. С той липкой гадостью, что на него напустили, ни одной мелочи упускать нельзя. Сволочь кружевная, благородная. Такая тварь... Жаль, достать руки коротки. Сейчас надо чиститься. Элементарно чиститься. Хоть чуть-чуть этой дряни в бегущую воду убрать...
Тарас ещё раз отряхнул одежду и снова осмотрелся. Последние дни научили осторожности, ранее почти ему не свойственной. Странно, что он вообще до сих пор жив.
Школяр снял со щиколотки нательный амулет, что был у него совершенно особым, ополоснул его и приложился губами. Вернул амулет на место, под штанину, зачерпнул воды, возливая четырьмя каплями дань Велесу, убрал ладонями физически ощущаемый наволок – быстро копится, дрянь, – и пошел по тропинке вверх.
Полутьма ночных улиц приняла его тихим шелестом, листва баюкала мягких и сонных голубей. Припозднился.
Если идти в густожитие, то путь предстоял неблизкий, а глубинный монорельс уже закрыт. Рядом Лана живет, разве зайти? Ночь, конечно... Она-то поймет, а вот папик её припудренный... Нет, лучше прогуляться. Нога болела, но, заворачивая ступню вкось, можно было опираться. Главное, на прокол не наступать. Хихикать над походкой некому, дождя нет, часик-полтора без стражников – и он дома. А может, и повозка подбросит... Где-то у него оставался занычкованный золоченый ноготок...
Местность вокруг простиралась идиллическая – окруженные ягодными палисадниками, яблоневыми и вишневыми садами, бревенчатые русские хаты чередовались с аккуратными белыми домиками, крытыми красной черепицей. Архитектурные веяния Европы добрались и до тверской земли. Повсеместно подобные постройки не распространялись, поскольку лес как материал был привычнее, но встречались домики часто, почти безошибочно обозначая купеческие семьи. Иногда здесь держали микроклимат, сады побогаче выделялись роскошными персиками и виноградом. Общего ландшафта они не портили, даже радовали глаз. Везде следует соблюдать чувство меры.
Однажды местному нечистому на руку мировому судье пришла фантазия создать вокруг своей усадьбы тропики. С павлинами, пальмами, дождями и бамбуковой травой. Оно, естественно, влетело в ноготок, но маги-подрядчики сделали. Смотрелось это дико – пальмовая роща среди сосен. По фантазии судьи там ещё фонтан с вином плескался, прямо в роще – пей сколько душеньке угодно да бананами закусывай. Веселый хозяин купался в фонтане с городскими девками. Шестеро мордастых слуг охраняли это изобилие от соседей. Оно бы и наплевать, деньги чужие, но постоянный заволок тумана, по всему району дожди, их и так в Твери избыток... Обезьяны галдят, а как вина напьются, разбегаются, потом греются по окрестным сараям, пугают старух и ребятишек...
Кончилось тем, что вмешался Князь.
Пальмы без тепла вымерзли, макаки разбежались по лесам и передохли, а вороватого судью, расспросив в зиндане, отправили на арену.
Развлекать народ, который он обокрал.
Судья оказался крепким мужиком и два первых боя выиграл. Но для реабилитации полагалось выиграть четыре, а в третьем его убил именитый заезжий грек.
Более желающих развести на тверской земле пальмы не находилось.
Персикам повезло больше – их природа приняла. Конечно, вызревали они поздно, но все же плоды наливались золотистым соком, доставляя ребятне немало радости. На тёплых кругах росла даже черешня, но в ней заводился маленький, пакостный белый червячок, так что приходилось заглядывать в каждую ягоду. Простому мужику теплый круг, понятно, был не по ногтям, так что черешнями не увлекались, а вот персиками засаживали целые сады. Заклятия на жуков и удобрения постепенно дешевели, и даже на червячка внутри черешни обещали найти управу. Правда, пока не находили.
Вот и в этом году славные уродились персики.
Два всадника на чёрных конях ехали по разбитой колёсами дороге.
Редкие прохожие сторонились, снимая шапки, заблаговременно отступали. Мужик в телеге не раздумывая съехал в канаву – всадники двигались ровно посередине, – и теперь ему предстояло немало помучиться, прежде чем он сможет продолжить путь. Впрочем, огорченным мужик не выглядел, да и вытаскивать телегу не спешил – стоял себе, согнувшись, сжимая в руке лохматую шапку, и, что-то нашептывая, отбивал размеренные поклоны вслед проехавшим господам. И не ругался.
