Это был не первый случай, когда она получала рану во время представления, но до сих пор порезы бывали случайностью, а зрители никогда не смеялись. Мария с трудом облокотилась о стол, а в ушах не замолкали шум и хохот. СМЕХ И КРОВЬ. СМЕХ И КРОВЬ. Это была строка из старой поэмы, которую часто читал ей отец. У нее до сих пор сохранилась та книжка, стоявшая сейчас на полке у двери вместе с другими сказками. Впрочем, теперь ей не нужны были книги – чума унесла и отца, и ее глаза.
Приволакивая раненую ногу, она добралась до стула рядом с умывальником. Сиденье было теплым и мокрым. Поправляя сзади юбку, она почувствовала, что пальцы снова стали липкими. Кровь.
– Нога кровоточит больше, чем я думала, – пробормотала она себе под нос. Сделав еще несколько неуклюжих шагов по комнате, молодая женщина решила прилечь, а кровь вытереть позже.
Двигаясь к кровати, Мария поскользнулась и чуть не упала, с трудом удержав равновесие.
Пол был мокрым.
Снова кровь.
Сердце неприятно заныло у нее в груди. Она набрала побольше воздуха и потащилась к кровати, опустилась на нее, но тут же поняла, что и кровать влажная. Сердцебиение стало еще сильнее. Она провела пальцами по покрывалу, но тут же отдернула руку. Кругом была теплая кровь. Подавив тошноту, Мария пересела на середину узкого ложа.
Ее рука наткнулась на ногу.
Она встала и повернулась, будто могла что-то увидеть. Ни звука, кроме громкого стука ее собственного сердца. Она тихо протянула руку к ноге и снова потрогала ее. Нога не двигалась. Она попробовала ущипнуть кожу, никакого эффекта. Человек был мертв.
Впрочем, это был не совсем человек – нога была слишком короткой – нога карлика. Она стала нервно ощупывать тело: мускулистые икры, острые коленки…, чем выше поднималась ее рука, тем более влажной была одежда. Девушка была так испугана, что почти ждала, что неподвижное тело сейчас встанет с кровати и вцепится ей в горло, но тут рука нащупала нечто, что заставило ее вздрогнуть и похолодеть от ужаса: из живота карлика торчал острый клинок.
Мария метнулась прочь от кровати, ударилась о полку, с которой посыпались книги, она опять поскользнулась на мокром полу, но удержалась на ногах, схватившись за спинку стула.
Потом наступила минута тишины, и она услыхала дыхание. Нет, это не было дыханием карлика или ее собственным, вырывающимся из сдавленной страхом груди, дышал кто-то, спрятавшийся в углу комнаты, кто-то, видевший, как она вошла, наблюдавший, как она мыла руки и бинтовала ногу, как хромала к кровати и как обнаружила тело.
Убийца.
Она чувствовала, что он смотрит на нее, ощущала на его лице жестокую улыбку убийцы. Отступив назад, Мария оказалась возле сундука у кровати. Дрожащей рукой она откинула крышку… Раздались шаги.
Ее рука нырнула в сундук и вытащила оттуда кинжал. Не раздумывая, Мария бросила его туда, откуда слышались звуки. Раздался крик удивления – мужской голос – и шаги в сторону двери. Мария достала второй кинжал и метнула его в спину убийце. Нож прорезал одежду и достиг плоти. Третий кинжал. Убийца вскрикнул, бросаясь вон из двери. Мария была в двух шагах от него, она схватилась за косяк, чтобы не упасть в лужу крови. Она услышала его шаги впереди и поняла, что он убежал. Убежал в сторону людного Карнавала.
Девушка выбежала из вагончика и упала на колени в траву у порога.
– Помогите! – закричала она. – Пожалуйста, помогите! Здесь произошло убийство!
***
Человек-великан тоскливо окинул глазами очередь ребятишек, которая толпилась перед его будкой. Чем больше вечерело, тем длиннее становился хвост, теперь не такой отчетливый в сгущающихся сумерках.
– Меня! Поднимите меня, мсье Великан! – кричал очередной чумазый мальчишка, бросая медную монетку в деревянную копилку.
Великан повернулся на пронзительный крик. Пламя факелов отбрасывало свой отблеск на его большое лицо и широкую костлявую грудь.
– Кин-са очень сильный! – пробормотал он себе под нос, становясь на колени перед ребенком. Тот с восторгом вскарабкался на руки великану и взобрался ему на плечи. Потом мальчишка издал режущий ухо вопль триумфа и гордо окинул отпрянувших испуганно и завистливо малышей.
Дождавшись, пока маленькие ручонки вцепятся ему в волосы, великан начал медленно подниматься. Когда он выпрямился в полный рост – и его бедра оказались примерно на уровне голов остальных прохожих – мальчишка, отчаянно перебирая ногами, встал на плечах у гиганта.
– Смотрите! – завопил он. – Я стал высоким, как дерево! Я все вижу! – и уставился на соседнюю сцену, где пожиратель огня засовывал в рот горящие факелы. После него следовала будка необыкновенно толстой уродки, потом собаки, прыгавшие через горящие кольца. Мальчишка упоенно расхохотался, и его смех смешался с рокотом толпы и аплодисментами зрителей.
– Ой! – вдруг вскрикнул он, на мгновение пошатнувшись и хватаясь за столб, на котором была прикреплена табличка:
ГЕРМОС. ЧЕЛОВЕК-ВЕЛИКАН.
Длинная рука Гермоса удержала мальчишку на плечах, и тот снова стал оглядывать Карнавал с его будками, палатками, фонарями и толпой.
Вдруг размеренный ритм веселых Карнавальных развлечений прервал ужасный крик:
– Помогите! Пожалуйста, помогите! Здесь произошло убийство!
Вопль доносился со стороны, где жили артисты – там было темно и тихо.
Одним быстрым движением великан стряхнул мальчишку с плеча и ловко поймал его на руки, потом поставил его на землю, закрыл копилку и запер калитку загончика. Не обращая внимания на крики разочарования, он направился в сторону палаток. Его облепили десятки ребятишек, которые пытались взобраться по длинным ногам урода, но он, показав в усмешке белые зубы, стряхнул их с себя и, сделав один большой шаг, оказался на людной тропинке, вне досягаемости своих мучителей.
– Здесь произошло убийство!
Крик раздавался из актерского квартала, где в убогих вагончиках и палатках жили работники Карнавала. Потоптавшись среди зевак, которые сбежались на крики, Гермос легко перешагнул шестифутовый забор, который окружал жилой район, отделяя его от самого Карнавала. Он шагал по темной траве, идя на звуки перепуганного голоса, и наконец заметил женщину – это была жонглерша кинжалами Мария.
Сердце его сжалось. Он много раз видел, как она проходила мимо его загончика, а однажды даже остановилась, чтобы послушать возбужденный детский смех. Он помнил ее черные, как полночь, длинные волосы, и белые, как луна, глаза. Он хорошо запомнил эту женщину.
Одним прыжком Гермос преодолел разделявшее их расстояние и опустился на колени перед Марией, чьи руки, одежда и ноги были покрыты кровью. Все ее тело сотрясалось от страха, а с губ срывались новые и новые крики. Он осторожно обнял слепую.
