Леди Арабель умела говорить громче.
— Вы не должны употреблять это слово, моя дорогая. Вам следует говорить о вашем венценосном отце «его величество», или «его милость», или…
— Королева говорит…
— Ваша дорогая мама очень много страдала в жизни, и…
— Восемь выкидышей, шесть мертворожденных и двенадцать лет тирании.
— И этого вы тоже не должны повторять!
Леди Арабель посмотрела круглыми глазами на госпожу де Фейт.
Они редко вели себя столь странным образом. Малинда сделала еще одну попытку.
— Он думал, что Белокурая Сучка принесет ему сыновей, но за семь лет у нее даже выкидышей не было!
— О духи! — пробормотала госпожа де Фейт. — Сколько нам еще предстоит?
— Не слишком долго, не сомневайтесь.
Что-то действительно было не так, и леди Арабель заговорила о приметах теплой зимы явно, чтобы переменить тему.
Малинда потянулась за куском хлеба и горшочком с медом. Что ж, сэр Доминик вполне ее устраивал. Обладатель меча «Костолом» походил на молодую копию Клинков ее матери, только у него были золотые брови, а ресницы отсутствовали. Он умел заставлять лошадь пятиться задом, а еще подбрасывал яблоко в воздух и разрубал его на четыре части — впрочем, Малинда подозревала, что первый надрез он делал заранее.
* * *
Казалось, прошли годы, пока все собрались в зале: королева восседала на своем троне, принцесса — на маленьком стульчике, Диана находилась рядом, в качестве ее фрейлины, леди Арабель как главная компаньонка стояла сбоку от ее величества, сэр Арундель нес стражу, а вся прислуга выстроилась вдоль стен, изображая придворных.
На голове королевы Годелевы возвышалась тиара из драгоценных камней, но платье повседневного красного цвета уже изрядно обтрепалось, а нарядная тесьма испачкалась и вытерлась. Королева отличалась крайней худобой, в волосах виднелись белые пряди, и даже ребенок понял бы, что ее прическа оставляет желать лучшего. Забрызганные чернилами пальцы сжимали толстую пачку писем; несколько раз королева роняла свои послания, и Диана или леди Арабель поднимали их и возвращали ей. С каждым годом пачка становилась все толще, и Клинок всякий раз забирал ее и обещал доставить его величеству.
Малинду неизменно удивляло, зачем ее мать пишет Чудовищу.
Но королеву Годелеву никогда не беспокоило то, что волновало других. В качестве перемены вида деятельности после продолжительного и воодушевленного раскачивания на стуле Малинда решилась на эксперимент.
— Очень мило со стороны Чудовища помнить о моей неделе рождения, правда?
Мать в ответ грозно фыркнула.
— Он даже не помнит о твоем существовании! Выслав тебя со мной, он, вероятно, велел лорду-камергеру присылать что-нибудь каждый год. Это будет продолжаться, даже когда тебе стукнет сто лет.
Такой ответ потряс Малинду, однако она продолжала:
— Тем не менее он пишет, и таким красивым почерком…
— Это рука писца. У него самого отвратительный почерк, а таких слов он вообще не знает. Камергер велел клерку написать что-нибудь соответствующее.
— Ох.
Малинда умолкла и больше не смотрела на Диану. Она уперлась взглядом в пол; в глазах защипало. Придет ли конец сегодняшним разочарованиям?
Дверные петли заскрипели. Наконец-то! Сэр де Фейт исчез за широкими створками в дальнем конце зала, оставив за собой узкую щель. Сердце Малинды бешено заколотилось.
— Ваша милость! — закричал он. — Приближается посланец.
— Откройте дверь и впустите посланца! — приказала королева.
В прошлом году в зал ворвался настоящий снеговой вихрь, но на этот раз на пол легли солнечные лучи. По дороге бешеным галопом скакал всадник. Приблизившись к лестнице, он натянул поводья, и конь свечкой взвился в воздух, со свистом рассекая воздух передними копытами. Всадник спрыгнул с седла и бросил конюху поводья. О да, он был облачен в синий с серебром камзол Королевской Гвардии! И да, это был сэр Доминик. Он взбежал по ступеням и быстрыми шагами пересек зал, держа в одной руке сверток и салютуя мечом над головой.
— Принцесса Малинда! Проведите меня к ее милости, ибо у меня срочное послание для наследной принцессы Шивиаля! Где прекрасная девица? Горе тому, кто рискнет встать у меня на пути!
— Стой! — выступил сэр Арундель, обнажая меч. — Кто осмелился преступить порог сего чертога со столь воинственными намерениями?
Несколько лет назад, будучи еще совсем ребенком, Малинда приходила в восторг от этого розыгрыша, который совершался всякий раз. Да и теперь церемония казалась вполне правдоподобной и льстила самолюбию девочки. Но самый радостный момент наступил, когда мечи вернулись в ножны, и сэр Доминик преклонил перед ней колено, протягивая свиток и завернутую в шелк коробку. Сверток был слишком большим для ожерелья, а для плаща слишком маленьким. Дрожащими руками Малинда поставила подарок себе на колени, а неразвернутое письмо передала Диане. Послание неизвестного клерка можно прочитать попозже.
Она сломала печать, ощупывая упаковку со всех сторон.
— Это корзинка! И она тяжелая, там внутри что-то есть.
— Надеюсь, что так, черт подери! — пробормотал сэр Доминик.
Он невинно заморгал, когда Малинда посмотрела на него, едва удержавшись от хихиканья.
Она неторопливо разворачивала сверток. В конце концов это же главная радость в году! Девочка вытащила квадратную коробочку, красиво украшенную и позолоченную. На крышке виднелся покрытый эмалью герб с ее монограммой пурпурного и серебряного цветов. Малинда раскрыла замочек и откинула крышку: внутри оказалась мягкая овечья шерсть.
— Сэр Доминик! — нетерпеливо воскликнула королева.
С незаметнейшим вздохом он встал и склонился перед ней.
— Ваша милость.
— В прошлом году я передала вам письма…
— Я доставил их, как и обещал, моя леди.
Осторожные пальцы Малинды нащупывали аккуратно упакованные стеклянные флакончики. Она развернула шерсть и достала одну бутылочку.
— Я привез послание для вашей милости, — тихо проговорил сэр Доминик, вытаскивая конверт с внушительного размера печатью.
Пальцы Малинды замерли, так и не успев вытащить пробку из ароматного пузырька. Никто на нее не смотрел. В этом зале происходило нечто неправильное. Даже шесть хрустальных флакончиков с редчайшими и нежнейшими ароматами были не так важны, как письмо.
Несколько мгновений Годелева сидела неподвижно, словно окаменев. Затем, издав какой-то жалобный писк, она в последний раз выпустила пачку исписанных листов из рук.
— Меня призывают? Наконец-то?
