— Они на разных этажах.
За первой дверью скрывалось зрелище не для слабонервных: "Ты в дурке, детка!" напомнила я себе, сыграв в доктора ван Чеха. В помещении царил первозданный хаос. Откуда-то белым вихрем вылетела какая-то женщина и вцепилась в ван Чеха.
— Где он?
— Кто он? — каменным голосом спросил ван Чех, я билась об заклад, что в тот момент он был холоден и тверд, как памятник самому себе.
— Мой мальчик?
— У тебя была девочка!
— Мальчик. Не пори чушь.
Ледяной тон заставил больную отпустть доктора. Она отсторонилась и тут заметила меня. Глаза ее так резко изменились, что меня потянуло прикрыться каменным доктором только бы избежать контакта. Девушка была хороша собой, светлые волосы были забраны в аккуратный хвост, из которого выбились несколько прядок. Голубые глаза из отчаянных сделались удивленными и радостными. В них не было и капли безумия, как понимала тогда его я.
Черты лица казались приятными, лицо приметное, ее трудно перепутать с кем-то другим. Впоследствии я подумала, что в полном смысле слова "красавицей" она не была.
— Арлин, — охнула она и потянула ко мне руки.
Инстинктивно я надавала ей по рукам.
— Я — Брижит, студентка, я буду наблюдать за вами, под руководством докотра ван Чеха.
Блондинка посмотрела на меня исподлобья, обижено потирая ушибленные руки.
— Маус, ты бы прибралась что ли? — прошел в палату доктор.
— Мы играли в прятки, и я не могу найти его.
— Что-то ты уже успокоилась.
— Ну, не исключено что мне вредно теперь волноваться.
Ван Чех удивленно посмотрел на Маус:
— И от кого на этот раз? — он был сильно раздасадован.
— От вас.
Круглые и без того глаза ван Чеха стали выползать из орбит. Я побоялась, что они сейчас вылезут-таки и лопнут, но доктор взял себя в руки и впучил глаза обратно.
— И как это у нас… ну… я не помню что-то.
Я думала Маус обидится, но она ответила как ни в чем не бывало. Назвала дату и время (довольно раннее четыре часа утра) описала известные обстоятельства достаточно подробно. Рассказ доктор сопровождал красноречивыми взглядами на меня и комментариями типа: "А я и не знал, что я так могу" или "Ух, какой я молодец!".
Я не привожу здесь всего рассказа, только потому, что он был крайне запутан изобиловал различными повторениями, и мне было слишком сложно запомнить суть. Однозначно из него вытекало, что отец ребенка Маус доктор ван Чех.
Во время рассказа я решила, что неплохо было бы сесть и села на стул, кинув на постель подушку.
— Ах, вот и ты! — вскирачла Маус и театрально бросилась к подушке. — Арлин, не смей так обращаться с младшим братом, — сурово сказала она.
— Это подушка, — нахмурилась я.
— Мало я тебя била, мало! — Маус бросилась на меня, прежде чем удалось увернуться, я схлопотала пощечину.
— Ты вообще с ума сошла? — вырвалось у меня, — как ты с врачом разговариваешь.
Маус съежилась, прижала к себе подушку и попятилась к окну.
— Простите, — пискнула она и заплакала.
— Ну, же, Маус, прости и ты меня, — сказала я, приобнимая ее. Она рванулась и отвернулась к стене.
— Спрашивать с твоей стороны сошла ли она с ума было лишним. Норма себя так не ведет, — интимным басом заговорил доктор, — Маус, слышишь меня, — ласково начал он, — Маус, Брижит — доктор, и она тебя будет наблюдать. И ничего страшного в этом нет.
— Она не — Арлин, — всхлипывала Маус.
— Это вполне естественно для Брижит, быть самой собой. Ты же не Пенелопа?
— Нет, я Маус.
— Вот и она такая же Арлин, как ты — Пенелопа.
— Но я же тогда… — слова потонули в потоке рыданий.
— Ой, как хорошо, — причмокнул ван Чех, — тогда было и прошло. Ты была больна и это сделала болезнь, а не ты… Поплачь, Маус, тебе это нужно.
Мы тихо вышли из палаты.
— Вот, вывела хорошего ребенка из себя, — сложив губки уточкой проговорил доктор.
— Нечего было на меня кидаться, — огрызнулась я.
— Ты ведешь себя с ней, как с нормальной. Что это за восклицания в дурдоме: "Ты что с ума сошла?", конечно сошла. А что ей тут делать тогда, простите?! Маус Утара ван Шепес, в большинстве случаев адекватна, но проблема в том, что ей постоянно, кажется, что она беременна то от одного, то от другого. И в проходящих женщинах, какого бы возраста они ни были, она видет свою убиенную Арлин. Пытается компенсировать вину. Так что в сути ты права, надо было дать ей понять, что ты всетаки доктор, а не ее дочь.
Но как ты была грозна? Тебе давно не говорили, что ты прекрасна, когда в ярости?
— Уже год никто не говорил, — мрачно отозвалась я.
— Мы слишком редко видимся, — резюмировал ван Чех, — Перед следующей дверью я хочу тебя предупредить. Чтобы она не говрила, чтобы не делала, надо во всем с ней соглашаться и помогать. Это ее ужасно злит. Зовут мадемуазель очень красиво Британия Лотус дер Готер, та самая брюнетка. Злость единственная эмоция, на которую она способна.
— То есть, если она предложит мне выкинуться из окна мне стоит ее прослушаться? Жестокий вы человек, а еще говорили, что сами хотели меня на практику записать. Я, конечно, даже после этого буду готова ради вас расшибиться в лепешку, но будете ли вы любить лепешку?! И Виктор тоно вам никогда этого не простит, не разбивайте хоть ему сердце?
— Не придложит. Она мысленно попытается заставить тебя покончить с собой, но ты же этого не почувствуешь. Соглашайся, что есть инопланетяне, расположи ее к себе. Чем извращеннее будет тебя предписана в ее голове кара, тем сильнее она будет тебя любить.
— То есть вас она как-то совсем не любит. Выброситься из окна это так мелко.
— Ты всей истории не знаешь. Это она проболталась какой-то пожилой санитарке, та прибежала ко мне и рассказала. Как я смеялся! Она хотела, чтобы я сначала выбросился. А потом она придет ко мне, где бы не валялись мои останки (желательно под ее окном), выберет все косточки и потрошка и сложит все, что останется в пакетики. Будет готовить меня и есть.
Меня затошнило.
— Биточки из ван Чеха по-Британски, — выдавила я из себя.
Ван Чех при сел на подаконник и залился белозубым басистым смехом, он прикрывал лицо руками, из глаз его даже покатились слезы. Потом он сложился пополам и стал сдавленно хохотать.
— Водички принести? — заботливо спросила я, предполагая, что у доктора банальная истерика.
— Нет, спасибо, — утирал он слезы, — вот тогда я тоже так смеялся. И во всех поваренных книгах мира будет рецепт биточков из меня, но меня уже не будет. Наверное, я вкусный.
Я косо посмотрела на него.
— Вы жесткий и горький, — резюмировала я результаты осмотра.
