– Вы думаете, принц тоже будет на заседании? – это дало бы мне возможность перекинуться с ним хоть парой слов.
Доризо усмехнулся:
– Возможно, там будет даже его величество.
Так оно и оказывается. Король сейчас сидит в особой ложе. Рядом с ним – несколько придворных, среди которых нет Анри.
Я беспокойно оглядываюсь и нахожу-таки принца в зале. Даже не представляю, как я сумею с ним поговорить. Доризо тоже обращает внимание на его высочество.
– Плохо, что он не сидит с его величеством, – шепчет он мне на ухо.
Герцога Энгера я узнаю сразу, хотя и видела его только раз и в полумраке. На свету он не стал симпатичнее.
Обвинитель выступает первым. Он цитирует статью магического кодекса, которую мы с Крийоном нарушили, и вызывает своего первого свидетеля.
Когда в зал в сопровождении стражника входит Селеста, я вздрагиваю – за эти несколько дней девушка похудела и побледнела. Она встречается со мной взглядом, и губы ее начинают мелко трястись. Она сильно напугана, и это неудивительно – наверняка, ее тоже держали в тюрьме. А может быть, и не только ее.
При мысли о том, что маленькая Элиана могла провести это время в сырой холодной камере, мне становится дурно, и я пропускаю момент, когда Селеста клянется говорить правду.
– Подтверждаешь ли ты, Селеста Ренье, что присутствующий здесь шевалье де Крийон давал тебе и твоей сестре уроки магии в школе графини де Ламарк? – голос обвинителя громок настолько, что мне кажется, его слышно на улице.
Девушка затравленно смотрит на меня, и по щекам ее катятся слёзы. Бедная девочка! В ней борются привязанность ко мне и только что принятое обязательство говорить правду.
– Напоминаю тебе, Селеста Ренье, что лжесвидетельство наказывается по закону. И наказана будешь не только ты, но и твоя сестра. Тебе понятно это? А потому отвечай на вопрос честно. Ты подтверждаешь то, о чём я тебя только что спросил?
Она уже вовсю плачет, но он не готов ее жалеть.
– Да, – выдыхает она, вытирая слёзы рукавом платья.
– Присутствовала ли на этих уроках сама графиня де Ламарк? – продолжает допрашивать ее обвинитель.
Девушка всхлипывает:
– Я не помню, сударь!
– Отвечай на вопрос! – требует он.
– Прошу вас, сударь, я не помню!
Она не хочет меня выдавать, но я понимаю, что обвинитель от нее не отстанет.
– Сейчас мы пригласим твою сестру, – угрожает он, – может быть, у нее память окажется лучше.
Девочку приводят тут же. И пока она – маленькая, испуганная, в помятом платьишке, – идёт к свидетельскому месту, – я принимаю решение. Я так и так собиралась это сделать, так зачем же тянуть, позволяя суду мучить детей? Если они скажут правду (а рано или поздно ее вытянут из них), то будут всю жизнь винить себя за это.
И прежде, чем месье Доризо успевает меня остановить, я вскакиваю.
– Сударь, отпустите детей! Я сама могу ответить на ваш вопрос! Да, я присутствовала на этих уроках. Более того – именно я заставила месье де Крийона эти уроки давать!
– Это не так! – кричит де Крийон со своего места.
Но обвинитель даже не поворачивается в его сторону. Он смотрит только на меня.
Мой адвокат издает протяжный стон. Мне жаль его – в этот раз он вряд ли выиграет дело. Ну, ничего, гонорар компенсирует ему подмоченную профессиональную репутацию.
Но, как ни странно, даже после моих признательных слов сдаваться он не намерен.
– Ваша честь! – он тоже поднимается и обращается не к своему оппоненту, а к судье. – Хочу заявить, что ее сиятельство не имела при этом намерения нарушать закон. До недавнего времени она не обладала магией и не знала правил ее использования. К тому же, она искренне полагала, что даже простолюдины при наличии магических способностей могут послужить Виларии.
Это как раз та версия, которую мы с Доризо обсуждали накануне. Конечно, с точки зрения закона это не уменьшает нашей вины, но хоть как-то объясняет мотивы нашего поступка.
– Послужить Виларии? – скептически переспрашивает обвинитель.
– Да, – подтверждаю я. – Наша страна нуждается в сильных магах, а подобными талантами могут быть наделены не только люди дворянского происхождения. Так разве не стоит использовать и их способности на благо Отечества?
По залу пробегает сдержанный шум. Здесь присутствует весьма разнообразная публика.
– Всё это только слова, ваше сиятельство, – усмехается обвинитель. – Но я рад, что вы признались в нарушении закона. Ни к чему тратить время суда на дополнительные вопросы, если картина и так ясна.
– Нет!
Я слышу знакомый голос и оборачиваюсь на него. Анри выходит вперед – туда, где всё еще стоит Селеста.
– Простите, ваше высочество, что вы сказали? – заметно теряется обвинитель.
– Я сказал, – принц говорит громко и спокойно, – что ее сиятельство не призналась в нарушении закона. Уважаемый защитник только что сказал, что графиня не была знакома с содержанием магического кодекса, потому что магическими способностями не обладала. Когда она обнаружила таковые способности у своих служанок и захотела развить их, она спросила на то моего разрешения. Каковое я и дал ей, тоже руководствуясь желанием посодействовать процветанию Виларии. Так что вы не можете судить ее сиятельство за то, что я ввёл ее в заблуждение. Я должен был запретить ей заниматься магией с девицами из народа, но не сделал этого. Напротив, я одобрил эти уроки, желая знать, что из этого получится. Так что, ваша честь, вы должны судить меня, а не ее.
34. Принц Виларийский. Суд
Я принял это решение еще когда навещал Эжени в тюрьме. Она сказала, что не позволит шевалье де Крийону нести ответственность одному, и в ее словах были такие стойкость и решительность, что у меня дрогнуло сердце. Она хотела защитить того, кто стоял ниже ее по положению – потому что тот не мог защитить себя сам. И разве не так должно поступать всякому дворянину?
Этот суд привлек бы куда меньше внимания, если бы герцог Энгер не захотел использовать его для того, чтобы лишний раз вбить клин между мною и его величеством. Да, нарушение закона было, но графиня и Крийон отнюдь не готовили из своих слуг боевых магов, которые могли бы навредить королю. Какой ущерб короне нанесли бы две девочки, наделенные магией еще при рождении?
Если бы не козни герцога, суд прошел бы в нашем герцогстве, и всё закончилось бы, скорее всего, солидным штрафом и закрытием магической школы. Но сейчас, я не сомневался в этом, Энгер будет требовать куда более сурового наказания, а я не мог допустить, чтобы Эжени оказалась в тюрьме.
Знать, что она находится в камере – ограниченная в свободе, без привычных удобств, – было невыносимо. До ее ареста я даже не подозревал, как сильно она тронула мое сердце.
Я не сказал ей во время свидания, что ездил в ее поместье и разговаривал с герцогиней и с их слугами, а некоторых из них даже привез в Ансельву. Не хотел ее обнадеживать, тем более что и сам понимал, как мало будут значить для суда показания горничных и лакеев. Но все они отзывались о хозяйке не только с почтением, но и с теплотой. А тот мальчик, что выступал на первом суде со стороны обвинения, теперь готов был идти в столицу пешком, чтобы дать показания в защиту Эжени. Управляющий сказал, что за эти несколько месяцев графиня потратила на обустройство быта слуг и их питание едва ли не половину доходов поместья.
Всё это было так не похоже на прежнюю Эжени, что я растерялся.
Я принял это решение еще до того, как, прощаясь в тюрьме, поцеловал ее руку. Я не боялся того, что, взяв большую часть вины на себя, сам окажусь в тюрьме. Чтобы осудить наследного принца, требовалось нечто большее, чем обучение магии двух несмышленых девчонок. Да, это вызовет гнев его величества и приведет к еще большему охлаждению отношений между нами, но разве это слишком высокая цела за свободу женщины, которая мне небезразлична?
В тюрьме она держалась стойко и почти спокойно. Красивая сильная женщина, которой невозможно было не восхититься.
