Розы, жимолость и жасмин, прошлогоднее сено… запах любви.
Люби меня.
— Предсказывай, — сказал он. — И говори правду.
— Пожалуйста, — плакала пророчица. — Почему ты такой холодный? Здесь всегда так холодно…
Руки скользили по телу стрелка, дразнили его, разжигали огонь. Тянули. Подталкивали. Увлекали. Ароматная черная щель. Влажная, теплая…
Нет. Сухая. Холодная. Мертвая и бесплодная.
— Сжалься, стрелок. О пожалуйста. Прошу тебя. Умоляю о милости! Сжалься!
— А ты бы сжалилась над мальчиком?
— Какой еще мальчик?! Не знаю я никакого мальчика. Мальчики мне не нужны. Пожалуйста. Я прошу.
Жасмин, розы, жимолость. Прошлогоднее сено, где еще теплится дух летнего клевера. Масло, пролитое из древних урн. Бунт плоти.
— Потом, — сказал он. — Если то, что ты скажешь, как-то мне пригодится.
— Сейчас. Пожалуйста. Сейчас.
Он позволил своему сознанию раскрыться перед ней, но только — сознанию, разуму, который есть полная противоположность чувствам. Тело, нависающее над ним, внезапно застыло и словно бы закричало. Его мозг превратился в канат, серый и волокнистый — и каждый как будто тянул этот канат на себя. На несколько долгих мгновений исчезли все звуки, кроме тихого дыхания стрелка и легкого дуновения ветра, от которого лица в листве дрожали, строили рожи, подмигивали ему. Даже птицы умолкли.
Ее хватка ослабла. Снова раздались рыдания и вздохи. Нужно действовать быстро, иначе она уйдет, ибо остаться теперь означает для нее ослабнуть, опять раствориться в бесплотности. По-своему, может быть, умереть. Он уже чувствовал, как она отступает, ускользает из круга камней. Ветер выводил на траве трепещущие, перекошенные узоры.
— Пророчествуй, — сказал он и сурово добавил: — И говори правду.
Тяжелый, усталый вздох. Он бы уже сейчас сжалился над ней и выполнил ее просьбу — если бы не Джейк. Если бы вчера ночью стрелок опоздал, Джейк был бы мертв. Или сошел бы с ума.
— Тогда спи.
— Нет.
— Тогда пребывай в полусне.
То, о чем она просила, — это было опасно. Но, наверное, необходимо. Стрелок поднял глаза к лицам в листве. Там шло представление: целое действо ему на забаву. Миры возникали и рушились у него на глазах. На слепящем песке вырастали империи — там, где вечные механизмы усердно трудились в припадке неистового электронного сумасшествия. Империи приходили в упадок и погибали. Вращение колес, что трудились бесшумно и бесперебойно, потихоньку замедлялось. Колеса уже начинали скрипеть и визжать, а потом останавливались навсегда. Сточные канавы концентрических улиц, обшитых листами нержавеющей стали, заносило песком под темнеющими небесами, полными звезд, что сверкали, как россыпи холодных камней-самоцветов. И сквозь все это несся ветер — умирающий ветер перемен, пропитанный запахом корицы, запахом позднего октября. Стрелок наблюдал, как меняется мир, как мир сдвигается с места.
В полусне.
— Три. Вот число твоей судьбы.
— Три?
— Да. Три — мистическое число. Трое стоят в средоточии твоего поиска. Другое число будет позже. А сейчас их трое.
— Кто эти трое?
— «Мы провидим лишь малые части, и тем туманится зеркало предсказаний».
— Говори все, что видишь.
— Первый молод, темноволос. Сейчас стоит он на грани грабежа и убийства. Демон его осаждает. Имя демону — ГЕРОИН.
— Что за демон? Я такого не знаю.
— «Мы провидим лишь малые части, и тем туманится зеркало предсказаний». Есть иные миры, стрелок, и иные демоны. Воды сии глубоки. Смотри внимательно. Не пропусти двери. Ищи розы и ненайденные двери.
— Кто второй?
— Вторая. Она передвигается на колесах. Больше я ничего не вижу.
— А третий?
— Смерть… но не твоя.
— Человек в черном? Где он?
— Он рядом. Уже скоро ты будешь с ним говорить.
— О чем будем мы говорить?
— О Башне.
— Мальчик? Джейк?
— …
— Расскажи мне про мальчика!
— Мальчик — твои врата к человеку в черном. Человек в черном — твои врата к тем троим. Трое — твой путь к Темной Башне.
— Как? Как это будет? И почему именно так?
— «Мы провидим лишь малые части, и тем туманится зеркало…»
— Тварь, проклятая Богом.
— Нет бога, который способен меня проклясть.
— Оставь этот свой снисходительный тон. Ты, тварь.
— …
— Как мне тебя называть? Звездная Шлюха? Потаскуха Ветров?
— Кто-то живет любовью, что исходит из древних мест… даже теперь, в эти мрачные, злобные времена. А кто-то, стрелок, живет кровью. И даже, как я понимаю, кровью маленьких мальчиков.
— Его можно спасти?
— Да.
— Как?
— Отступись, стрелок. Сворачивай свой лагерь и уходи обратно на северо-запад. Там, на северо-западе, еще нужны люди, искусные в стрельбе.
— Я поклялся. Поклялся отцовскими револьверами и предательством Мартена.
— Мартена больше нет. Человек в черном пожрал его душу. И ты это знаешь.
— Я поклялся.
— Значит, ты проклят.
— Теперь делай со мной что хочешь. Ты, сука.
Пылкое нетерпение.
Тень накрыла его, поглотила. Внезапный экстаз, уничтоженный только наплывом галактики боли, такой же яркой и обессиленной, как древние звезды, багровеющие в коллапсе. На самом пике соития его обступили лица — непрошеные, незваные. Сильвия Питтстон. Элис, женщина из Талла. Сюзан. И еще около дюжины других.
И, наконец, спустя целую вечность, он оттолкнул ее, вновь обретя ясность сознания. Опустошенный и преисполненный отвращения.
— Нет! Этого мало! Это…
— Отвяжись от меня.
Стрелок резко рванулся, чтобы сесть, и едва не упал с алтаря. Осторожно встал на ноги. Она робко прикоснулась к нему (жасмин, жимолость, сладость розового масла), но он грубо ее оттолкнул, упав на колени.
Потом он поднялся и, шатаясь как пьяный, направился к внешней границе круга. Переступил невидимую черту и буквально физически ощутил, как тяжкий груз разом свалился с плеч. Стрелок содрогнулся и с шумом, похожим на всхлип, втянул в себя воздух. У него было чувство, как будто его осквернили, — интересно, оно того стоило? Он не знал. Но уже очень скоро узнает. Он ушел, не оглядываясь, но он чувствовал на себе ее пристальный взгляд. Она стояла перед каменной решеткой своей темницы и смотрела, как он уходит. И сколько теперь ей ждать, пока еще кто-нибудь не преодолеет пустыню и не найдет ее, изголодавшуюся и одинокую. Стрелок вдруг почувствовал себя ничтожным карликом — перед громадой времени, полного неисчислимых возможностей.
