– Да, больше всего в жизни. Хорошо, Эльдар, я тоже буду честной. Я обнаружила, что жизнь состоит не только из поэзии.
Он безмолвно уставился на нее и смотрел долго. А затем произнес:
– Обнаружила?
– Да, но то же самое относится и к тебе, ты можешь воспринять это совершенно спокойно. Я тоже не хочу вернуться домой опозоренной. А сейчас… кровь льется мне на платье, может…
– Конечно, извини!
Он сразу отпустил ее. Вид у него был такой, словно он был полностью выбит из колеи, сбит с толку. Он не мог оторвать от нее взгляда.
«Кто здесь сильнее?» – радостно думала Виллему с просветленным чувством превосходства, которое приходит к женщине, когда она знает, что желанна. Она прижала лист к ране, опустила рукав блузки и, прижав руки к телу, перебежала двор и вошла в свою комнату.
«Я одна из них, одна из повстанцев, – счастливо думала она, завязывая рану тряпочкой. – Меня признали!»
Сама того не замечая, она подпала под сильное влияние Эльдара с его разговорами о революции. Можно бы сказать, что ей просто-напросто «промыли мозги». Научилась ненавидеть датское владычество до такой степени, что дома едва ли узнали бы ее. Это происходило постепенно, понемногу, по маленькой капле ежедневно во время встреч под деревом.
Сама она даже не представляла, насколько изменилась.
Она воодушевленно взглянула на свою повязку. «Что скажут дома об этом?» – думала она.
Дома. Внезапно она представила себе, что больше никогда не увидит Элистранда, Гростенсхольма, Липовой аллеи…
Виллему всхлипнула. Эльдар, восстание или нет – она так жаждет оказаться дома.
И в этот момент ее бесстыдные чувства к нему также обнажились. Но она была убеждена, что его ей бояться нечего. Он говорил серьезно, что никогда не тронет ее. К тому же для него семья в Свартскугене значила очень многое.
«И все-таки в нем есть что-то хорошее», – думала она, успокаивая себя.
Шел декабрь. Люди не помнили такого холодного декабря.
Сигнал передавался от одной деревни в другую:
«Губернатор в пути, направляется на несколько дней в гости к своим друзьям в Тубренн».
Со всей губернии Акерсхюс верхом или пешком двигались люди в тихие ночные часы – мужчины, которые должны взять судьбу Норвегии в свои руки. Целью их был захват губернатора. Тогда им будет легче справиться с фогдами. Его необходимо взять именно СЕЙЧАС, когда он далеко от столицы и датских кнехтов, а значит, беззащитен…
Виллему об этом ничего не знала.
Погода день ото дня становилась все хуже. Ветер срывал крыши с домов. По ночам, когда Виллему лежала в постели, все трещало и скрипело. Снег бился о бревенчатые стены.
Но ей удалось одно хорошее дело, о котором она с радостью сообщила Эльдару во время встречи под деревом. Они не могли присесть на скамейку, она была покрыта снегом.
– Я не могу долго оставаться здесь, – прошептала она, затаив дыхание. – Узнала, где они хранят ключ от подвала рабов!
– Ты уверена? – спросил взволнованно Эльдар.
– Да. Я могу принести его тебе сегодня вечером, если хочешь.
– Да, приходи с ним… если тебе удастся взять его незаметно! Все должно было произойти рано вечером, так как к возвращению батраков в середине ночи я снова должен быть на месте.
Она согласно кивнула.
Эльдар схватил ее за руку.
– Виллему, правда ли, что приезжает губернатор?
– Да, завтра утром.
– Где он будет жить?
Она объяснила, а Эльдар задавал и задавал вопросы. Сколько народу придет, сопровождает ли его вооруженный эскорт и так далее. Виллему отвечала, вопросительно глядя на него.
Он кусал губы. Может, ему рассказать о том, что сказал точильщик? О планирующемся нападении? Начале штурма? Нет, Виллему видится с хозяевами чаще, чем он. Если она не сумеет скрыть это, она может стать опасной. Пусть она останется в неведении.
Но он понимал, что поступает не по-товарищески.
– Иди к себе, – сказал он. – Нечего стоять здесь и мерзнуть. Вечером увидимся.
Они договорились, когда и где встретятся. Она побежала в дом, довольная тем, что смогла принести пользу.
Эльдар долго смотрел ей вслед. Его обычно такая непробиваемая совесть была слегка задета. Он должен снова встретиться с точильщиком уже послезавтра. Пламя восстания начинало разгораться. И он радовался, что может передать сообщение о приезде губернатора. Информацию, которую получила Виллему и сообщила ему. А она не могла при этом присутствовать, не могла знать ни о чем.
Он слышал, что сказал точильщик, что им следует сделать с ней.
От напряжения у Эльдара скребли на душе кошки. Час пробил. Тот час, которого они так долго ждали.
Доминик нашел Никласа в его комнате в Линде-аллее.
– Где все люди? – коротко спросил он. Его трагическое лицо выглядело больным от недосыпания и беспокойства.
– Я сам думаю о том же, – ответил Никлас. – Ни одной души ни на скотном дворе, ни в конюшне. Одна только горничная.
– Спросим ее.
Они нашли ее в девичьей комнате. Сначала она, упрямо раскрыв широко глаза, говорила, что ничего не знает, но затем призналась:
– Все уехали в Ромерике.
– Зачем?
Она не могла или не хотела отвечать на этот вопрос.
Куда в Ромерике?
Она этого не знала. Слышала, что шепотом называли поместье… кажется, Тубренн.
Доминик и Никлас посмотрели друг на друга. В течение осени слышали они это название много раз. Оба подумали об одном и том же! Это ключевой пункт. Может быть, они смогут услышать больше о Виллему там?
То, что она сама находилась там, они не могли себе и представить.
Они вернулись к себе. Доминик чувствовал себя довольно неважно. Тысячу раз с тех пор, как исчезла Виллему, упрекал он себя за то, что постоянно поддразнивал ее. В соответствии с поговоркой: лучшая защита – это нападение, он все время шутил над тем, что говорила она.
Дразнил и насмехался над ней, а ей было трудно ответить тем же самым или взбеситься. Никогда он не представлял, что она может оскорбиться. Сейчас он иногда видел перед собой ее глаза, какими они были, когда она фыркала на него. Непонятными они были оба. Оба думали, почему так получается?
Ему стало так больно от раскаяния, словно его свела судорога.
– Что-то говорит мне, что будет драка, – сказал Никлас. – Держи оружие наготове!
– Оно уже готово, – ответил Доминик.
– Но на чьей стороне будем мы, если начнется восстание? – спросил Никлас нерешительно.
– На стороне Виллему, – ответил Доминик. – В остальное вмешиваться не будем.
Поздно вечером Виллему вышла во двор. Дул пронизывающий ветер, и дверь чуть-чуть не ударила ее по лицу. На улице стояла кромешная тьма, да если бы и не было ее, Виллему все равно ничего не смогла бы увидеть, снежная крупа била ее по лицу, и глаза слезились.
