Он скривился и выговорил: — Там всегда как в первый раз.
— Ты Странник в Мече. Карта создана.
— А мне плевать.
— Неважно, — вскинулась она. — У тебя нет выбора…
Он повернулся спиной. Ничего нового! Спроси Опоннов, как я преуспел! Прозвучал дикий смех: — Сомневаюсь, что Близняшки вообще оправятся. Ложный выбор, Порван-Парус, самый ложный из возможных…
Она поглядела на него, равнодушно дернула плечом.
Паран вдруг выдохся. Его взор упал на Майб, Вискиджека, Колотуна и Быстрого Бена. Никто из них за все это время не пошевелился. Их терпение — черт, их вера! — чуть не заставила капитана заорать. Вы выбрали не того. Все вы, клятые. Но он знал, что они не послушают. — Я ничего не знаю о Колоде Драконов, — тупо сказал он.
— Если будет время, я научу тебя. Если нет… ты сам найдешь свой путь.
Паран закрыл глаза. Боли в желудке вернулись и усилились — медленно вздымающаяся волна, которую не оттолкнуть. Да, конечно. Парус сделала все, что могла. Получи же, Вискиджек. Теперь она ведет, а все остальные следуют. Хороший солдат, капитан Ганоэс Паран…
Он мысленно вернулся в унылое, кошмарное царство меча Драгнипур, к легиону скованных душ, безостановочно влекущих непосильную тяжесть… а в сердце того фургона — холодная, темная завеса, из которой тянутся цепи. Фургон везет врата, врата в Куральд Галайн, садок Тьмы. Меч собирает души, чтобы запечатать его… какова рана, требуется так много душ… Он застонал под ударом болевой волны. Маленькая рука Серебряной Лисы поддержала его под локоть.
Он задрожал от этого касания. Я подведу вас всех.
Он бескровный из праха восстал, вечной боли озера в глазницах,
Он магнит собирания клана, возрожденный, распятый во снах.
Стяг из шкуры гнилой, трон на желтых костях, дух — король с полей черной битвы.
Рог над глиняной пустошью взвыл, созывает разбитое войско
На войну, на войну с нежеланной нам, яростной памятью льда.
Баллада о Первом Мече,
Танн Делюза, (р. 1091)
Два дня и семь лиг среди черных, цепких облаков золы — но на белой телабе Леди Зависти не появилось ни пятнышка. Тук Младший с ворчанием стянул с лица окаменевшую тряпку и медленно опустил тяжелый узел на землю. Никогда не думал он, что будет благословлять небеса за вид на плоскую, однообразную саванну. Однако после вулканических полей пейзаж раскинувшихся к северу травянистых раздолий смотрелся намеком на рай.
— Вон тот холм подойдет для лагеря? — спросила Леди Зависть, вставая рядом с ним. — Он кажется огорчительно открытым. Что, если на равнине водятся мародеры?
— Обычно мародеры не отличаются умом, — ответствовал Тук, — но даже глупейший бандит подумает, прежде чем связаться с тремя сегуле. А ветер, который чувствуется на вершине, ночью отгонит от нас кусачих насекомых. Леди, я не рекомендую низину, особенно в прериях.
— Склоняюсь перед вашей мудростью, Разведчик.
Он закашлялся, выпрямился, чтобы обозреть равнину. — Не могу найти ваших четвероногих друзей.
— Как и вашего костлявого компаньона. — Она поглядела широко раскрытыми глазами. — Думаете, с ними случилось нечто ужасное?
Он озадаченно посмотрел на нее и промолчал.
Она подняла бровь, рассмеялась.
Тук быстро перенес внимание на узел. — Мне стоит растянуть палатки, — буркнул он.
— Как я уже заверяла вас вчера ночью, Тук, мои слуги вполне способны справиться с докучными мелочами. Хотелось бы, чтобы вы играли в нашем путешествии роль большую, чем простого наемного слуги.
Он помедлил. — Хотите, чтобы я принял героическую позу на фоне заката, Леди Зависть?
— Именно!
— Я и не знал, что существую для вашего развлечения.
— Ох, ну не надо ершиться. — Она подступила вплотную, положив ему на плечо легкую, как воробушек, ладонь. — Пожалуйста, не злитесь на меня. Вряд ли я могу вести интересные беседы со слугами, а? Как и с вашим дружком Тоолом. Он явно не душа общества, одержимый силой красноречия. Мои щеночки — почти совершенные спутники, всегда слушают и никогда не перебивают. Но мне не хватает пряности умных разговоров. У нас с вами, Тук, только мы и есть в этом странствии, так что давайте — ка создадим цепь дружбы.
Тук молчал, уставившись на упакованные палатки. Наконец выдохнул: — Увы, я мало гожусь для умных разговоров, Леди. Я солдат и не более. Более того, я уродливый солдат — кто не вздрогнет, меня увидев?
— Не скромность, но лицемерие, Тук.
Он моргнул, расслышав насмешку в ее тоне.
— Вы получили образование намного лучшее, чем обычные солдаты. И я слышала немало споров с Т'лан Имассом, чтобы оценить ваш ум. К чему эта внезапная стыдливость? Откуда это растущее неудобство?
Ее рука не отрывалась от его плеча. — Вы колдунья, Леди Зависть. А колдовство меня нервирует.
Рука отдернулась. — Понимаю. Или нет. Ваш Т'лан Имасс был закален в таком ритуале, такой силой, которой не видывали в мире очень долгое время, Тук Младший. Сам его каменный меч ею наполнен в чрезвычайной степени — его нельзя сломать, даже выщербить, он может с легкостью проникать сквозь защитные чары. Ни один садок не устоит против него. Я не поставлю ни на один другой клинок, когда этот меч у него в руках. И само это создание. Он чемпион своего вида, разве нет? Среди Имассов Тоол — нечто особенное. Вы не имеете представления о силе — о мощи — которой он наделен. Разве Тоол вас нервирует, солдат? Не вижу ни малейших признаков.
— Ну, — передернулся Тук, — он же сморщенная кожа и кости, а? Во всяком случае, Тоол не давит на меня при каждом удобном случае. Он не кидает мне улыбочек, словно копья в сердце, а? Он не насмехается над тем, что прежде от моего лица люди не отворачивались, а?
Она распахнула глаза. — Я не смеялась над вашими шрамами, — сказала она спокойно.
Он поглядел на трех неподвижных, маскированных сегуле. О Худ, что здесь за сборище? Вы смеетесь за этими щитами для лиц, воины? — Мои извинения, Леди, — начал он. — Я сожалею о моих словах…
— Тем не менее вы привязаны к ним. Очень хорошо, кажется, мне придется принять вызов.
Он уставился на нее: — Вызов?
Она засмеялась. — Точно. Вы думаете, что моя симпатия к вам искусственна. Я должна доказать обратное.
— Леди…
— И, пытаясь оттолкнуть меня, вы скоро обнаружите, что меня оттолкнуть трудно.
— Зачем это, Леди Зависть? Разрушить мои укрепления… ради развлечения?
Ее очи сверкнули, и Тук понял, что его подозрения оказались верными. Боль пронзила его, словно холодное железо. Он начал развертывать первую палатку.
