– Он погиб, потому что не смог оставить нас? – прошептала Паула, глотая слезы. – Он должен был уйти… но не сделал этого.
– Жизнь нашу создаем мы смертью других, – произнес Леонардо печально.
– Несправедливо, – выдохнула девушка, поднялась, уронив полушубок на пол, и подошла к окну.
– Александр понял, что достиг вершины своего мастерства, – продолжил великий мастер тихо, как будто беседуя сам с собой. – И более того, почувствовал, что теряет способность сопереживать, а значит творить… гореть огнем своего таланта. Думаю, ему показалось, что он исчерпал себя.
Паула покачала головой, словно отказываясь верить услышанному.
Они молчали довольно долго. Вэнсу чудилось, будто он слышит гулкие молоточки ксилофона, звучащие в его собственной голове, и торопливые голоса, раздающиеся очень далеко, едва слышно…
– Ты привела гостя в мой дом, – сказал наконец маэстро, разбивая тишину.
– Да. – Паула медленно отвернулась от окна. – Он хотел поговорить с вами.
Ее бледное лицо казалось застывшим, пустым, только глаза после недавних слез сверкали. Глядя на нее, Вэнс подумал вдруг, что она давно не была так хороша.
Кристоф появился спустя несколько минут. И сейчас, в полутемной комнате дома высшего фэриартоса, освещенной робким теплым светом, как никогда ощущалась его кадаверцианская суть – ледяная, равнодушная, безликая.
Колдун быстро окинул взглядом помещение. Увидел Леонардо и, судя по тому, как выразительно приподнялись его брови, – узнал великого художника. Поклонился с глубоким почтением.
– Прошу прощения за беспокойство.
Тот с ироничной улыбкой склонил голову в ответ на приветствие.
– Никогда у меня в доме не появлялся слуга смерти. Надеюсь, ты пришел не по ее приказу?
Как показалось Вэнсу, подобное определение не должно было понравиться кадаверциану. Также, как Пауле явно не понравилась шутка маэстро. Девушка передернула плечами и с неодобрением покосилась на некроманта.
Но Кристоф рассмеялся, опускаясь на скамью у стены.
– Нет. Боюсь, она вряд ли заинтересована в вашем обществе. Слишком много ее секретов вы раскрыли… еще при жизни. «Почему природа не запретила одному животному жить смертью другого?» – процитировал некромант, улыбаясь. – «Природа, стремясь и находя радость постоянно творить и производить жизни и формы, позволяет времени разрушать, чтобы освобождать место для других видов и форм, зная, что в этом рост ее земной материи».
– Ты читал мои труды? – без удовольствия и удивления спросил великий фэриартос.
– Их изучал мой учитель, – ответил колдун, также становясь серьезным. – Я всего лишь запомнил некоторые вещи, показавшиеся мне интересными.
– Чего ты хочешь?
– Задать вопрос. Кто такой художник, видящий смерти?
– Ты знаешь ответ. Это – он. – Леонардо указал на Вэнса.
Гемран понял, что крепче, чем нужно, сжимает подлокотники кресла.
– Кто? Кто я?
– Тот, кто живет прошлым. – Леонардо придвинул ближе к себе лист бумаги, склонил красивую седовласую голову и стал рисовать, словно иллюстрируя свои слова. – Тот, кто слышит голоса ушедших, говорит с ними, чувствует их, живет их смертью… Тяжкое бремя.
– Почему я ничего не знал об этом?!
– Потому что я не говорила тебе, – сказала Паула, продолжая смотреть в окно. – Не хотела усложнять твою жизнь.
Гемран хотел возразить со злостью, что его жизнь и так не слишком проста. Но вместо этого спросил:
– Но как я могу чувствовать умерших?! Это невозможно.
– Душа никогда не может разрушиться при разрушении тела, – с успокаивающей улыбкой произнес Леонардо, подавая Вэнсу лист бумаги. – Она подобна ветру, производящему звук в органе. Но если в этом инструменте испорчена хоть одна труба – ветер не извлечет из него ни звука.
Гемран уставился на рисунок, одновременно пытаясь понять, что сказал ему художник. Он увидел набросок себя самого, сделанный сангиной, в центре спирали Витдикты, сплетенной из сотен лиц и тел.
– Я могу слышать их всех?
– И позволять им говорить с другими через себя, – отозвался Леонардо и добавил с печалью: – Редкий дар.
– Бесценный, я бы сказал, – тихо заметил Кристоф.
Вэнс поднял взгляд от рисунка и увидел, как смотрят на него Паула и колдун. С недоверием и затаенной надеждой… Каждому из них он мог дать шанс еще раз услышать голоса тех, кого они любили и кого потеряли.
– Видящие смерти рождались дважды, – снова заговорил Леонардо. – Их появление всегда предшествует возрождению Основателя. И если погибает один, придет другой.
Кристоф застыл, услышав это, а его глаза загорелись яркой зеленью.
– Что значит всегда? Он уже приходил?!
Фэриартос опустил руку на стопку рукописей, лежащих на столе, и произнес медленно, словно вспоминая немного забытые слова.
– «Разверзнется твердь… выйдут из земли звери, облеченные в тьму, которые набросятся на человеческую породу, и она зверскими укусами, с пролитием крови, будет ими пожираться…» – Он помолчал, углубившись в свои мысли, а затем проговорил: – Мы, фэриартос, кадаверциан, асиман, нахтцеррет и прочие – второе поколение. Почти все первые дети Атума были уничтожены. Но они успели передать свою силу и дух Основателя нам. Тем, кто поможет… уже помог ему возродиться. И теперь если мы не сможем остановить его, то будем уничтожены так же, как те, кто был до нас.
Кристоф провел ладонями по лицу, словно умываясь. Шумно выдохнул:
– И как нам остановить Основателя?
– С его помощью. – Леонардо посмотрел на хмурого Гемрана. – Когда он научится задавать вопросы тем, кто знает на них ответы.
– Как я могу научиться этому? У кого?
– У такого же, как ты сам. Художника, видящего смерти.
– Но где мне его найти?
– Он сам найдет тебя. Позовет. С той стороны Витдикты.
– Значит, он тоже мертв?!
– Его зовут Фрэнсис, – Леонардо улыбнулся негодованию, прозвучавшему в голосе Вэнса.
– Предсказание бэньши, – прошептала неожиданно Паула, глядя невидящими глазами прямо перед собой.
– Если Основатель узнает, кто ты такой, – сказал великий маэстро, – он постарается уничтожить тебя.
Сейчас в обществе столько самодовольных людей притворяются хорошими, что притворяться плохим – это, по-моему, проявление милого и скромного нрава.[16]
9 марта
Сквозь сон Миклош слышал тиканье старинных швейцарских часов. Их умиротворенное звучание наполняло большой дом спокойствием. Господин Бальза проснулся, когда пробило одиннадцать вечера. Сел на постели, зажег ночник с зеленым плафоном и задумчиво постучал указательным пальцем по губам.
