Краем глаза Порки узрел, как сразу трое вепсов накинулись на новгородца и повалили его. Порки невольно улыбнулся. Но радоваться было некогда, старая шаманка как безумная кинулась на него с обломком клюки, что-то дико выкрикивая. Увернуться было несложно, и Порки, уклонившись, со всей силы и злости ткнул ее в живот. Нож вошел по самую рукоять. Он резко отдернул руку, как будто испугавшись содеянного. Шаманка опустила голову и с глухим выдохом выдернула нож из своего тела. Коди отшвырнула оружие и, зажав рану обеими руками, тихо произнесла по вепски:
– Лемби и Калма… духи леса, – она вздрогнула всем телом, – и духи воды… заклинаю вас, пресеките его… подлое семя… заклинаю вас, пресеките, – шаманка протянула дрожащую руку, указывая на своего убийцу.
– Да пошла ты, старая ведьма, – Порки зло сплюнул ей под ноги, – боги на моей стороне.
Она покачнулась и стала оседать. Медленно опустилась сначала на колени, продолжая что-то еще шептать, а затем, завалившись на бок, упала. Где-то совсем рядом громко ухнула сова…
Порки обернулся – его сейчас больше занимало барахтанье у шалаша, где этот изворотливый словенин умудрился порезать еще одного из его людей. Глава кангашцев видел, как новгородец с хрустом вырвал шест из опоры жилища старой ведьмы и теперь, перехватив его как копье, отбивался от двоих оставшихся вепсов. «Вот чертово племя», – негодуя, подумал Порки. Он нагнулся и поднял оброненную кем-то из его вепсов дубину.
– Юха, Корти, отгоните его от шалаша, – громко приказал Порки своим людям.
Он сам, вооружившись дубиной, стал обходить новгородца сзади. И тут, видимо, этот, из чертового племени, заметил маневр и, издав боевой словенский клич «Мать вашу!», молниеносно ткнул Корти своим шестом, да так, что тот, тоненько ойкнув, выронил нож и схватился за больное место. И через секунду над лесом разнесся крик боли и отчаянья. Бедный Корти нащупал лопнувшее от удара яичко…или они лопнули оба?…
Теперь нападавших осталось только двое. Но Порки, приблизившись, заметил, что их противник припадает на одну ногу, а волосы его слиплись и, кажется, именно от крови.
– Юха! Вперед! – подбодрил глава кангашцев своего оробевшего воина.
– Ну, иди сюда, сучья морда, – громко и с издевкой сказал новгородец по-словенски, – сейчас ты у меня тоже без ятребы* (*Ятреба – мошонка) останешься. Молодой вепс понял его речь и засомневался.
– Юха, бей! – скомандовал Порки, и они почти одновременно кинулись на врага. Юха с ножом, а Порки с дубиной. Им показалось, что вот сейчас они сомнут этого новгородца, но тот перехватил шест за середину и встретил их хлесткими ударами по корпусу. Староста Кангаша сумел отбить только один удар, но второй пришелся аккурат по ребрам, третий прошел туда же. Судя по звонким щелчкам и глухому стону, Юха не отбил не единого удара. И когда молодой вепс согнулся, новгородец перевел шест в положение копья и ткнул ему прямо в лоб. Юха громко пукнул и кулем свалился наземь. Но Порки этого уже не видел. Он сумел отскочить в сторону, и, перехватив дубину на подобии сулицы, метнул ее в противника. Бросок удался. Порки видел, как увесистая палка угодила новгородцу в голову. Он пошатнулся, выронил шест и упал. «Готов!» – радостно подумал глава кангашцев. Сделав несколько шагов, он подошел к поверженному словенину. Порки поднял дубину и потыкал ею в грудь новгородца.
– Точно, готов, – убеждая себя, проговорил он и тут же заметил отблески факелов на тропинке, ведущей в поселок.
Двоюродный брат Конди – организатор ночного нападения, поудобнее перехватил дубину и побежал в сторону Кангаша. Его провожали встревоженные людские крики за спиной и уханье совы, которая этой ночью так и не дождалась обычного угощения от шаманки. Впрочем, как и во все последующие ночи…
Твои оковы невидимы снаружи. Твои оковы только внутри тебя.
Паша проснулся в каком-то сарае, на ворохе жесткой соломы. Он устало сел – голова раскалывалась, как от похмелья. Он огляделся. Небольшой сарай из плотно подогнанных бревен. Маленькое оконце, через которое проникал дневной свет и немного свежего воздуха. Слева была небольшая перегородка, за ней хрюкали. Он встал, подошел к перегородке и заглянул через нее.
– Хрюшки, привет, – неосознанно произнес пленник.
Два здоровенных хряка приветствовали своего вынужденного соседа глухим кхру-хрю.
– Что «хрю-хрю»? – передразнил их Паша, – воняете вы, братцы, здорово. Павел зажал нос рукой, зажмурился и потряс головой.
– Что за бред? – он еще раз огляделся. – Вадя! – позвал он, – Вадя!
– Кхру-хрю, – обрадовано ответили хряки.
И тут он вспомнил шалаш шаманки… мешок на голове… тугие веревки… крики Вадима, а потом… А потом был удар по темечку – и больше он ничего не помнил.
– Так… – многозначительно протянул Павел, заметив дверь в свинарнике, – что за квадратный армейский юмор?! Он подошел к двери, попробовал открыть. Она оказалась заперта снаружи.
– Так…это что получается…я типа в плену? Эй! – крикнул Павел, ударив ногой по дверным доскам, – кто посмел так обращаться с главой рода?! Ему вновь ответили хряки.
– Кхру-хрю!
– Воды дайте, – потребовал пленник, продолжая колотить в дверь, – слышите, сволочи, дайте воды! Вы что, по-русски не понимаете? И тут он спохватился.
– Вот черт… Пить хочу, – уже по-вепски добавил Павел. – Дайте пить!
Услышав знакомое и очень нужное именно сейчас слово «вода», хрюшки оживились и тоже присоединились к требованиям случайного соседа. Павел обернулся и посмотрел на животину.
– Слышите! Скотина тоже пить хочет! Он поколотился еще минуту, но к двери никто не подошел.
– Внеплановый опорос на ваши головы, – пригрозил пленник и расстроенный вернулся на прежнее место.
– Нет, вот ведь сволочи…
Павел задумался. «Кто бы это мог быть? – размышлял он, – и где Вадя? Неужели тоже где-нибудь в свинарнике?».
– Нет, – вслух произнес вынужденный сосед хрюшек, – не может быть, чтобы Вадя им дался. Если бы его тоже повязали, то был бы тут, со мной.
Он крепко зажмурился, досчитал в уме до десяти и резко открыл глаза. Свинарник не исчез, хрюшки были на месте, а Вадима не было.
– Ну, если Вадя им не дался, то он придет… точно придет и выручит. Ух, он вам устроит! – громко произнес Павел, погрозив кулаком невидимым врагам за дверью.
Пленник еще что-то пробурчал себе под нос и под мелодичное похрюкивание свиней уснул. Почему-то именно сейчас ему приснилась Улла, но с глазами Насти, его далекой невесты, оставшейся в двадцать первом веке.
