– Фух! Пронесло, – радостно проговорил, сползая с моей спины, любитель затыкать рты незнакомым людям. – Ну, что, чудила, чуешь от чего я тебя спас? Самое малое лет тридцать тебе бы накинули…
Сказанные бандитом слова показались мне весьма странными, равно как и его облик, на который я теперь наконец-то смог полюбоваться. Странность заключалось в том, что несмотря на немалое давление, которое я ощутил на своей собственной шкуре, напавший на меня человек оказался вовсе не таким уж огромным. Это был кривоногий деревенский мужичок вполне себе среднего роста, одетый в грязный строительный полукомбинезон, кеды без шнурков и заляпанную белилами кепку, сложенную из старой газеты. Никакого ножа при нем не было. Зато из бокового кармана его рабочей одежды торчало жало видавшей виды отвертки, которой он, скорее всего, и упирался мне в спину.
– Ну, так что, зёма? – осклабился мужичок. – Чем благодарить будешь?
– За что? – мрачно поинтересовался я.
– Ну, ты даешь, зёма! – искренне обиделся мой собеседник. – Ты хоть понял, кто сюда только что заходил?! Это ж защитники!
– Кто? – переспросил я, удивляясь про себя откуда бы это рядовой деревенский житель может знать, чем занимаются мои ушедшие коллеги.
– Ну, живолюбы! Враз бы тебя повязали за то, что на другую сторону шлялся… Ох, а и хорошо же от тебя ею пахнет! – мужичок зажмурился и, сладко улыбнувшись, повел в мою сторону носом, как оголодавший студент в направлении палатки, торгующей жаренными курами.
– Теперь понял! – сказал я, решив, что раз уж мой новый знакомец может по запаху определить, откуда я заявился, то дальнейшее запирательство будет более подозрительным, чем частично чистосердечное признание.
– Тогда гони гайку! – радостно заявил мужичок и с поразительной ловкостью цапнул меня за палец, на котором блестела копия кольца царя Соломона.
– Ты что, сдурел?! – рявкнул я, мгновенно сжимая кулак, чтобы не дать стащить с себя выданный мне Иваном артефакт. Однако мужичок расценил это действие несколько иначе.
– Тише, тише, зёма! Ты что, шуток не понимаешь?! – на всякий случай, сделав пару шагов назад, проговорил он. Впрочем, несмотря на эту сомнительную отговорку, я был уверен, что правильно расценил его намерения. Даже сейчас, после полученного от меня отпора, он не мог оторвать глаз от собственности общества. Так что я даже решил для верности спрятать руку в карман, успев перед этим заметить, что кольцо-то, оказывается, неизвестно когда успело перекрутиться на моем пальце. А значит, сейчас я вижу вещи такими, как они выглядят обычно, то есть лишенными волшебной составляющей. Сделав это открытие, я окончательно выбрался из спасшего меня сена и пошел к выходу из сарая.
– И что, – разочарованно поинтересовался мужичок. – Даже за крышу не расплатишься? Хоть на пузырь дал бы, что ли… Оставив это наглое заявление без ответа, я вышел на улицу. Картина, представшая моим глазам снаружи, отвечала лучшим традициям великого русского пейзажиста
Исаака Ильича Левитана, а также этикетки водки «Пшеничная». Простирающиеся вдаль поля. Темная полоска леса на горизонте. Желтая проселочная дорога – мечта танкиста. И дежурная речка у подножия холма, служившего мне обзорной площадкой. Слов нет, вид был во всех смыслах захватывающий и заодно лишний раз подтверждающий старую мысль о том, что Россия, как и все большое, лучше видится на расстоянии. Тем более, что на большую часть вещей находящихся вблизи у нас зачастую смотреть довольно тошно. И в этом я очередной раз убедился, когда перевел взгляд с пасторальных красот на саму деревню, в которую оказался заброшен, благодаря Перуну. Собственно, деревней это скопление полуразрушенных деревянных строений можно было назвать с большой натяжкой. Все вокруг пребывало в таком запустении, что оставалось лишь пожалеть о том, что исконные обитатели этих мест не строили свои жилища из мрамора или на худой конец белого известняка. Тогда бы этому убожеству можно было бы хотя бы присвоить статус античных руин и передать их под опеку ЮНЕСКО с последующим прицелом на развитие в этих местах международного туризма. Увы, столь ценную идею подавать было уже некому. Нигде в пределах видимости невооруженным глазом я не смог заметить ни единого жителя, если не считать робко мнущегося за моей спиной мечтающего о магарыче мужичка. Даже Дмитрия и Василисы след простыл. Не говоря уж о Бабе Яге с Ханом, которые, Перун знает, куда подевались во время нашего полета. Таким образом, мне не оставалось ничего другого, как вернутся к переговорам с ушлым охотником до чужих ювелирных изделий.
– Так говоришь, тебе полагается пузырь? – поинтересовался я, поворачиваясь к мужичку, чем вызвал на его лице неподдельно искреннюю, по-настоящему дружелюбную улыбку. – Ну, что ж… Пошли покупать!
– Ну, то-то! Вот так бы и раньше! – заявил удивительный абориген и, вытянув мне навстречу заскорузлую шершавую пятерню, представился. – Разбойник!
– Лев! – ответил я, пожимая его оказавшуюся неожиданно сильной руку. – А Разбойник это что – Фамилия?
– Не! – радостно отозвался мужичок. – Прозвище. Фамилия – Соловей. Не знаю, то ли это я за время выпавших на мою долю приключений научился владеть своей мимикой, то ли мой собеседник очень торопился получить свою выпивку, во всяком случае, он не увидел ничего странного в моей реакции на его легендарное имя. Я же сам был весьма шокирован. Но не тем, что мне опять повстречался знаменитый былинный персонаж, а скорее его, прямо скажем, невзрачной внешностью и весьма сомнительным поведением, которое больше подошло бы мелкому жулику, нежели прославленной исторической личности, сгубившей в свое время кучу народу. Тем не менее, решив принимать вещи такими, какие они есть, я без лишних разговоров последовал за Соловьем и через минуту оказался на центральной деревенской улице. Здесь мой проводник остановился и, заговорщицки подмигнув, предупредил:
– Ну, зёма, затыкай уши. Буду народ будить! Не могу сказать, что я сразу понял, что он задумал. Однако было в тоне Соловья что-то такое, что я решил его послушаться. И нисколько об этом не пожалел, потому что стоило мне засунуть указательные пальцы в оба уха, как Разбойник начал вбирать в легкие воздух. Делал он это очень артистично и, я бы сказал, с душой, а также с невероятной мощью, которой мог бы позавидовать любой из хваленых импортных пылесосов. Не прошло и минуты как, всосав невесть сколько литров свежего деревенского воздуха и пяток оказавшихся поблизости мух, Соловей превратил себя в туго надутый воздушный шар, покачивающийся на непропорционально тонких кривоватых ногах. Покончив с самонакачиванием, он поднес к губам два грязных пальца, сунул их в рот и засвистел.
