Он больше не может выговорить ни слова, и я прикасаюсь к его руке.
Он крепко сжимает мои пальцы. Его губы дрожат, когда он смотрит на детей, вливающихся в ущелье, чтобы помочь беженцам. Их крохотные лица полны надежды, и они болтают с новоприбывшими с жадным самозабвением. Мне требуется время, чтобы понять, что они пытаются что-то узнать о своих пропавших родственниках.
Отец Алентин одной рукой помогает молодой женщине перебраться через хребет. Они проходят достаточно близко от меня, чтобы я могла разглядеть синяки на ее лице, струпья и проплешины — на ней рвали волосы — и изуродованное ухо. Священник что-то шепчет ей на ухо, и она смотрит на меня глазами, полными слез и надежды.
— Меня зовут Мара, — говорит она. — Спасибо за то, что пришли.
Они спускаются с отцом Алентином вниз, а я разглядываю травинки, прилипшие к ее платью.
Косме перевязывает раненых и призывает всех на помощь. Я сижу свернувшись около стены большой полупещеры, неспособная отвести взгляд. Многие из прибывших одеты в обугленные одежды, видно обожженную плоть. Один мужчина, привязанный к спине лошади, оказался уже мертвым, когда его отвязали и положили на землю. Трое других еще сражаются с инфекцией и лихорадкой. Я вспоминаю ногу Аньяхи, запах гнилого мяса, воспаленные рваные края сочащейся раны, и я не могу даже подойти ближе, не то что помогать кому-то. Но я не ухожу, потому что отчего-то меня успокаивает вид моей бывшей горничной. Есть что-то знакомое в том, как она разрезает на них одежду, промывает им раны, в том, как она сшивает плоть и как накладывает повязки. Ее лицо невозмутимо, ее умелые руки не делают лишних движений, как будто она все еще в моих покоях, стирает и складывает шторы.
Я завидую полезности Косме.
В Бризадульче я была королевской женой-девой, гостем из другой страны, остановившимся в покоях бывшей королевы. Но я никогда не понимала моего назначения там. Теперь, из-за Божественного камня, меня притащили через пустыню для какого-то, возможно, великого предназначения. Но ничего по-прежнему не изменилось. Я сижу в своем уголке, неспособная действовать.
«Совсем как Алехандро», — внезапно понимаю я. Я тоже могу позволить себе быть парализованной нерешительностью.
Вьющиеся волосы Косме падают, когда она наклоняется, чтобы остановить кровь, льющуюся из шеи раненого. Ее волосы немного отросли и теперь спускаются чуть ниже плеч. Она просит дать ей ткань для перевязки. Босой мальчик с костылем, хромая, направляется к ней с бинтом. Косме завязывает им свои волосы. Я гляжу на ее спутанные кудри, на черную прядь, прилипшую за ухом, и понимаю, что куда бы она ни отправилась, в какую бы ситуацию она ни попала, Косме всегда сможет устроиться.
В висках шумит, когда я встаю. Я делаю шаг среди раненых и подхожу к Косме, стараясь не смотреть на них. Решительно стиснув зубы, я пытаюсь превратить в камень свое сердце, горящее страхом и отвращением.
— Косме.
Она не поднимает головы.
— Я занята, спроси кого-нибудь еще, если тебе надо что-то.
— Я могу помочь?
Она разматывает какую-то грязную тряпку и бросает ее в ведро позади себя.
— Тебе тут нечего делать. Иди съешь что-нибудь.
Я могла бы уйти, но вместо этого я отвечаю ей:
— Я знаю, что ты ненавидишь меня, но не дай своим чувствам одурачить тебя.
Она поднимает голову.
— Давай я принесу чистой воды, — говорю я прежде, чем она отвечает.
Ее взгляд медленно перемещается к стоящему рядом ведру.
— Вообще, это бы помогло. Держи. — Она передает ведро мне. — Только не выливай его около питьевой воды.
Ведро тяжелое, и ручка впивается в мои пальцы, но я тороплюсь уйти, радуясь, что могу помогать, не прикасаясь к раненым.
Я таскаю воду все утро. Как только люди увидели, что я делаю, ведра стали появляться словно из ниоткуда. Я выливаю пахучее, коричневатое, липкое на солнечной стороне холма, тороплюсь к воде и все равно не успеваю поменять все ведра, хотя двигаюсь так быстро, как только могу. К моменту, когда последняя рана промыта, зашита и перевязана, мои колени и руки горят огнем, и я не чувствую своих пальцев.
Я падаю у стены и закрываю глаза, пытаюсь расслабить руки, сведенные судорогой.
— Ваше высочество.
Я смотрю вверх. Косме стоит надо мной, держа в руках флягу с водой и тарелку пареной форели с зеленью. Мой рот наполняет слюна.
— Ты весь день ничего не ела, — говорит Косме.
— Спасибо, — отвечаю я, поднимаясь.
Она поворачивается, чтобы уйти, но почему-то медлит. Обернувшись ко мне, она вдруг говорит:
— Я не ненавижу тебя.
Я не знаю, что ей ответить, поэтому просто киваю в знак того, что услышала ее.
Вечером того же дня я сижу в своей хижине, скрестив ноги и положив на них «Откровение» Гомера. На этот раз я погружаюсь глубже, изучаю текст предложение за предложением, как будто я в классе магистра Джеральдо и пробираюсь через Священный текст.
Моя свеча сгорела наполовину к тому моменту, как приходит Умберто. Он улыбается мне, прежде чем расстелить свой спальник у порога.
— Я думала, ты захочешь провести вечер со своим кузеном, — говорю я, довольная, что он пришел.
— У меня будет масса времени поболтать с ним потом, и ему нужен отдых. — Он садится и снимает ботинки. — Снова изучаешь «Откровение»?
— Да. — Я расправляю плечи, пытаясь снять накопившееся напряжение. — Я надеюсь найти какой-то ключ.
Он перебирается на мой спальник и садится рядом со мной. Затем смотрит на мое лицо.
— Ты имеешь в виду… это… я хочу сказать…
Я не понимаю, почему он так взволнован.
— Умберто?
— Твои глаза, — он мотает головой. — Они что-то творят со мной.
Мои щеки заливает краска, но, к счастью, мне не надо отвечать ему, потому что он говорит:
— Я хотел сказать, что ты выглядишь напуганной.
Я изумленно смотрю на него.
— Конечно, я напугана. Вообще-то меня похитили, помнишь? Протащили через пустыню из-за призрачной надежды на то, что я могу вас спасти. Но я действительно хочу помочь, несмотря ни на что. Хотя я не знаю как. В Оровалле был еще один Носитель. Лучник Хицедар. Он убил тридцать два человека, включая анимага. Моя страна была спасена тогда. За всю свою жизнь я убила одного человека, и это было в битве, и я не знала, что делаю…
— Что? Ты убила кого-то?
— Да. И я не собираюсь это обсуждать. Я хочу сказать, что я не воин. Я не могу даже представить себе, как я могу спасти вас. — Я прячу лицо в ладонях. — Хицедар был счастливчиком. Он завершил свое Служение. Но ведь многие своих не завершили. И многие из них погибли. А я не хочу умирать, Умберто.
