Венецианцы также столкнулись с угрозой пожаров. Спасаясь от сырости и холода, горожане постоянно топили печи, частенько забывая про осторожность; за короткое время в городе произошло больше разрушительных пожаров, чем когда-либо в прошлом. Неизбежно пошли разговоры о поджогах, о вражеских агентах; горожанам велели внимательно следить за незнакомцами и помнить: в любую компанию может затесаться лазутчик.
Дождь без умолку стучал по крышам и мостовым, так что казалось — божества влажных ветров говорят между собой языками хлопающих ставней. Струи бежали с карнизов, крыш, вывесок. Ветер разбивал капли в мелкую морось.
Вода все прибывала. Каналы разлились, затопили скверы и пьяццы. На площади святого Марка уровень воды достиг трех футов и увеличивался с каждым днем. Это было не первое наводнение в Венеции, но худшее на людской памяти.
День за днем дули северо-восточные ветра, несущие арктический холод, и явно не собирались стихать. Главный предсказатель погоды в республике ушел в отставку с хорошо оплачиваемого наследственного поста, так тошно ему стало предрекать катастрофы. Народ молился святым, чертям, статуям — всему, чему мог придумать, лишь бы вымолить хоть малейшую передышку. В довершение несчастий стало известно о первых случаях чумы. Очевидцы клялись, что видели монгольских всадников в сутках езды от города, и никто не мог сказать, как быстро они скачут.
Венецианцы изнемогали под грузом всевозможных тревог, страшились подступающего врага и подозревали даже друг друга. Традиционные торжества в честь определенных святых были забыты. В церквах день и ночь молились о спасении города, изрекали анафему на монголов. Колокола звонили без передышки. Это, в свою очередь, усиливало атмосферу бесшабашного веселья.
То было время блестящих балов, маскарадов и празднеств. На улицах воцарился нескончаемый карнавал, и никогда Венеция не сияла в такой красе. Назло всем ветрам в домах богачей горели свечи, над каналами плыла музыка. Люди в плащах и полумасках спешили под проливным дождем из одних гостей в другие. Казалось, только этот последний разгул и остался от гордого старинного города.
Не прошло незамеченным, что в происходящем есть нечто выходящее за рамки всякой земной логики, нечто неординарное, попахивающее сверхъестественным и приходом последних дней. Астрологи изучили древние манускрипты и, в точности как предполагали, вычитали указания на скорый конец света: оставалось только ждать, когда четыре Апокалиптических всадника промчатся по багровому от последнего заката небу.
Однажды случилось странное происшествие. Рабочий, посланный городскими властями осмотреть причиненные бурей разрушения, обнаружил дыру в плотине возле Арсенала. Однако вода оттуда не лилась. В отверстие струился желтый слепящий свет, и рабочий увидел по ту сторону некий загадочный силуэт, который вроде бы отбрасывал две тени. Рабочий убежал и рассказал другим об увиденном.
Исследовать феномен отрядили группу ученых. Дыра в плотине увеличилась, желтый яркий свет померк. Теперь вместо грозовых туч и бурой земли в дыре виднелась чистая нездешняя синь, словно это отверстие во всем — в земле и в небе.
Ученые с трепетом приступили к изучению. Сперва в дыру заталкивали комочки земли и песок. Для опыта туда же кинули бродячую собаку — та исчезла, едва пройдя сквозь невидимую грань.
Один из ученых сказал:
— С научной точки зрения это выглядит разрывом в ткани бытия.
Другой с издевкой вопросил:
— Как ткань бытия может порваться?
— Сие нам не известно, — отвечал первый, — однако мы вправе предположить, что в Духовном мире происходит нечто грандиозное, столь мощное, что сказалось даже на физическом плане земного существования. Отныне нельзя верить даже реальности, такой чудной сделалась жизнь.
Тут же посыпались сообщения о новых разрывах в реальности. Явление получило название антиобраза и наблюдалось все чаще, даже во внутреннем приделе собора святого Марка, где возникла отвесная дыра почти в три фута шириной — охотников узнать, куда она ведет, почему-то не нашлось.
Церковный сторож доложил о странном случае. В храм вошел незнакомец, обличьем одновременно и более, и менее чем человек. Возможно, дело было в его ушах или в разрезе глаз. Существо ходило по церкви и вокруг, разглядывало строение и делало пометки на пергаменте. Когда сторож спросил, что происходит, незнакомец ответил:
— Я просто провожу измерения, чтобы доложить остальным.
— Кому остальным?
— Таким же, как я.
— А зачем тебе и таким, как ты, знать про наши церкви?
— Мы — временные жизненные формы, — сообщил незнакомец, — такие новые, что еще не получили названия. Однако есть вероятность, что это все — реальность, то бишь — достанется нам после вас в наследство. Вот мы и решили осмотреться заранее.
Ученые богословы вникли в происшествие и постановили, что его не было. Доклад сторожа приписали безотчетным галлюцинациям. Однако решение запоздало, вреда было не исправить, люди слышали рассказ и поверили, паника в городе нарастала.
Паломники набились в общую залу гостиницы, по очереди ворошили угли в очаге и ждали новых указаний. Им следовало радоваться и ликовать, ведь испытание завершилось. Однако погода спутала все карты.
Они преодолели тяготы, они сюда добрались, и вот они здесь, и все паршиво. Должно было быть иначе. Сильнее всех переживал Аззи. Он видел: его провели, не дали доиграть пьесу, хотя и не понимал, кто и как.
В тот вечер, когда Аззи сидел у огня и думал, что же делать дальше, в дверь постучали. Хозяин крикнул:
— Мест нет, проходите дальше!
— Мне надо поговорить с одним из ваших постояльцев, — отвечал красивый женский голос.
— Илит! — вскричал Аззи. — Ты?
Он замахал руками хозяину, тот нехотя отворил дверь. В комнату вылилось целое ведро дождевой воды и вошла прекрасная черноволосая женщина с лицом отчасти ангельским, отчасти бесовским, что придавало ему ни с чем не сравнимое очарование. На Илит было простое желтое платье, расшитое фиалками, небесно-голубой плащ с серебряной опушкой и ярко-алое покрывало на голове.
— Аззи! — вскричала она, устремляясь к демону. — Ты цел?
— Разумеется, — отвечал Аззи. — Тронут твоей заботой. Никак ты изменила отношение к флирту?
— Ты все такой же! — хохотнула Илит. — Я здесь, потому что верю в честность, особенно в том, что касается Добра и Зла. Я считаю, что с тобой поступили дурно.
