По скучным лицам отвлеченных от торгового дела евреев было понятно, что они не воспринимают фиктивную церемонию всерьез.
— Была не была, — после долгих молитв Самуил Измайлович простер над нами мозолистую руку. — Ежели вы не вор, что нам сомнительно, благословляю вас именем Сущего Творца. Да сохранит он вас на всех дорогах.
— Благослови вас Бог, дорогие дети, — Руфина Моисеевна накрыла нас козьим платком и звучно всхлипнула.
— Прошу к столу, — радушно пригласил Самуил Измайлович. — Небось, проголодались с дальнего пути?
Обрадованная приглашением шумная ватага гостей не без «пострадавших», случайно защемленных в узком входе, приплясывая и громко напевая, втянулась в палатку.
— Покорнейше благодарю. Мы с Эммануэлью Самойловной совершенно объелись на ярмарке сдобных пряников, леденцов и халвы, — виновато улыбнулся я. — И езжать нам пора.
— Возьмите на дорожку сдобы и печеной рыбки, — Руфина Моисеевна завернула в бумагу приготовленную еду.
— А далече вы собрались, дорогие путешественники? — Самуил Измайлович недоверчиво опустил густые брови. — И скоро ли свадьба?
— С вашего позволенья, дорогие родители, я увожу Эммануэль Самойловну на Кавказ. Там я приобрел маленькое, но доходное имение. Как прибудем, сразу начну писать новый роман. В горах чудесная натура для зарожденных вот здесь, — я указал на голову, — событий. Редчайшей красоты пейзажи. Из нашего дома видны террасы виноградников, стада овец в зеленых долинах, — ко мне вернулся аппетит, десны под клыками требовательно зачесались. — А воздух пронизан лечебной солью, испарением от минеральных родников. Свадьбу мы сыграем там. Горцы для нас будут танцевать лезгинку. Вот здорово будет!
— Ай, хорошо все, я вижу, у вас. Сильна ваша любовь. Одна жалость, что дочка, поступилась заветами предков, — Самуил Измайлович топнул правой ногой. — Ты, Монечка, знаемо, субботу не чтишь. И все подряд кушаешь. Без разбору.
— Я свиней не ем, отец, — стыдливо промямлила вампирша.
Испугавшись, что она проболтается о перемене сущности и человеческих жертвах, я взял размякшую Моню под локоть и потянул ее к выходу.
— Постойте! — Самуил Измайлович задержал нас. — Дайте, я мерки сниму, — накинув на меня аркан кожаной линейки, он суетливо измерил ширину талии и длину ног и рук. — Я помаленьку портняжничаю. Заезжайте на будущий год взять панталоны и фрак, — он промерил мои плечи и грудь, залез в подмышки.
— Навещайте нас почаще, — охнула Руфина Моисеевна. — Не забывайте стариков.
Мы еле вырвались из плена. Вдохновленный благословением на брачный союз, я затащил Моню в крытую овчарню. Мы поддались долго терзавшему нас искушению, а потом не отказались и от другого соблазна. Убили двух овец и вдоволь напились их крови.
— Я не лгал твоим родителям, душенька, — страстно прошептал я, зашнуровывая корсет возлюбленной. — Хочу бежать с тобой на Кавказ. Там смуглые чабаны в лохматых шапках и каракулевых бурках гоняют по горам и долинам вкуснейших овец. Там в гранитные ущелья и днем не проникает свет солнца. Мы заживем как в раю, мой вороненочек. У нас будет своя семья. Мечтаю, ты родишь мне зубастенького сынишку, но и против дочурки не имею возражений. У тебя появится так много приятных хлопот, что ты перестанешь скучать по человеческим сродникам. Мы проведем вечность во взаимной любви и бесконечном счастии.
— Очумел ты, Тихон! Сам не знаешь, чего говоришь, — Моня прижала руки к груди. Ее оранжево — карие глаза вспыхнули от испуга. — Не побегу я с тобой на Кавказ. Там нас поджидают мстительные горцы с булатными кинжалами и злые волкодавы величиною с телят. Боюсь я их. Нет, не проси меня, Тихон. Никуда с тобой не побегу.
— А ежели пойти не на Кавказ, а куда еще? — не сдавался я. — Мир велик.
— Нет, Тихон, — затрясла кудряшками Моня. — Не выманишь ты меня ни в какую даль. Не покину стаи.
— Наши упыри ненавидят тебя, любимая. Доколе ты будешь согласна терпеть унижения? Позволь избавить тебя от страданий.
— Мне нипочем обиды. Я привыкла. Не наседай, Тихон, — Моня хлестнула меня по носу атласным шнурком. — Не уведешь меня из стаи. Не пойду с тобой. Мне спокойнее так.
Она села, шурша нижними юбками платья и посасывая костяшку указательного пальца.
Я обнял ее со спины и уперся подбородком в ее ключицу:
— Будь по — твоему, радость моя. Я твой покорный раб навеки.
— Ой-ли, Тихон, — рассмеялась Моня. — Атаманша покажет тебе, чей ты раб. А то запамятовал ты.
Старый баран с закрученными в тесные кольца рогами протяжно заблеял, будто вместе с ней насмехаясь надо мной.
Из овечьего загона мы вышли с противоположной многолюдной улочке стороны и оказались на задворках ярмарки, куда сливали помои и выбрасывали сор.
— Попалась, птичка! — из-за опрокинутой телеги выскочил грязный паренек в лохмотьях с чужого плеча. — Не улетишь! — он приставил нож к шее Мони.
Я успокоил Моню мимолетным пристальным взглядом. К нам подбежал рослый подельник парня с ножом.
— Что вам угодно, господа? — я изобразил на лице подобие человеческого страха.
— Ишь как наштукатурилась. Как только белила не сыплются. Думала, не узнаем тебя, плутовка? — первый вор ущипнул бледную щеку вампирши.
— Долг верни. С добавкой. За то, что мы год напролет тебя искали, — потребовал второй вор.
— Это Шнырь, — Моня представила мне первого вора и, задерживая рукой приставленное к горлу лезвие, кивнула на второго. — А это Гнус. Мы работали вместе.
— Сколько вам задолжала моя дама? — я порылся в карманах сюртука.
— Полторашку бумажками, — Шнырь хрюкнул и отвел нож от шеи Мони. — Дама! Хе-хе! Ишь, какого франта охмурила. Где только взяла его?
— Где взяла, там вас нет. И не будет, — огрызнулась Моня, не выпуская клыков.
— Берите, — я передал Гнусу пачку ассигнаций, где было намного больше полутора тысяч рублей. — И забудьте навсегда о Моне.
— А франтишка щедрый, — зашмыгал корявым носом Гнус. — Нет ли у него еще чаго при себе?
— Вы и этого не заслужили, — я схватил его за руки, прервав нападение, и закинул в лужу помоев.
Следом туда отправился Шнырь. Нож я у него отобрал.
Моня послушно не вмешивалась.
Мы сбежали с задворок и влились в многоголосый людской поток.
— Люди! Берегитесь! Расступитесь! Я иду! Я очень сильно пьян! — по улице зигзагом перемещался в стельку пьяный купец.
Я шагнул влево, а Моня придержала его за полы распахнутого кафтана.
— Твоя доля, — отпустив купца в свободное штормовое плавание, она с хитрой улыбкой отсчитала мне половину украденных денег.
