— Нужно поговорить, — коротко сказал Орур.
Келеф лишь поманил его за собой и продолжил путь. Они подошли ко второму входу. Едва каменная плита откатилась вглубь стены, как твари тотчас скрылись во влажной тьме крепости. Сил'ан остановился на границе черноты и синеватых сумерек, оглянулся на летня. Старейшина, помедлив, решительно переступил порог, и тотчас плита с гулким выдохом вернулась на место, отрезав шум и голоса. Стало тихо, прохладно, сыро и темно. Орур пошарил перед собою руками, нащупал стену и, встав к ней спиной, вытащил нож.
В десяти шагах от него прозвучал лёгкий смех, потом в высоте вспыхнула звезда, и когти застучали по камню. Лампа с единственным, крупным и тусклым зелёным шариком света покачивалась в передних лапах уже знакомого человеку огромного червя. Уан неторопливо и бесшумно поплыл ему навстречу, паря над полом иззелена-чёрным видением, и лишь червячьи лапы всё стучали, размеренно и точно: тк-тк-тк. Орур шумно вдохнул: ему казалось, что он бредит. Сил'ан остановился рядом с червём, обернулся лицом к человеку и что-то негромко произнёс.
— Поговорим здесь, — флегматичным басом озвучил переводчик.
Стук когтей прекратился, задребезжала лампа, с размаху поставленная червём на пол.
— Вы пропали на полдня, — заговорил летень, поначалу неуверенно, но быстро приходя в себя. — Так дела не делаются. Послезавтра чужие войска будут меньше чем в четырёх часах пешего перехода от крепости.
— Каковы наши силы? — ответил червь. Сил'ан и не думал оправдываться.
— Ещё не все деревни здесь, и я не могу собрать старейшин — отсутствующим это будет обидно, — подумав, вымолвил Орур.
— Проще говоря: вы не знаете, — отреагировал уан.
— Ещё нет, — согласился летень. — А вы понимаете, какого труда будет стоить уговорить их признать вас?
— Вы признаёте меня, Орур? — прямо спросил Келеф.
Человек улыбнулся.
— Разве мы уже не обсудили это в хижине?
— Вы ни разу не обратились ко мне по имени и титулу.
Старейшина встряхнул волосами.
— Я знаю, что не признаёте, — сказал ему Сил'ан. — И, на самом деле, понимаю, зачем я вам нужен: ясно как ночь, что вам не выстоять против врага, если все деревни не объединят силы. Да и тогда потребуется чудо. Однако, никто из старейшин не уступит право главенства ни вам, ни любому другому. Есть только один шанс — уговорить их на время разыграть передачу верховных полномочий мне.
Летень прищурил глаза, внимательней, чем прежде, вглядываясь в чёрно-зелёное видение рядом с червём.
— Я непохож на госпожу Одезри, — снова заговорило то, а Хахманух перевёл. — Зачем вы пытаетесь произвести на меня впечатление? Уговорить старейшин, без сомнения, будет стоить труда, но точно так же у меня нет сомнений, что вы попытаетесь это сделать. Другое дело, удастся ли вам. Вы предлагаете людям игру, Орур, и в то же время сами отказываетесь следовать её правилам.
Старейшина посмотрел вниз, хмыкнул и вновь поднял глаза на чужое существо.
— Вот, значит, как, — сказал он и надолго замолчал.
— Сейчас у меня лишь три союзника: два ведуна и маг судьбы. Хватит ли этого для чуда — мне неизвестно. Маг сказал, что удача на моей стороне, — уан выдержал паузу. — Я вам ничем не обязан, Орур. Если вы решитесь играть, учтите — мне потребуется знать, каковы наши силы. Кроме того, детальные карты местности и сведения о противнике: скорость его перемещения, численность войск, их расположение. И ещё то, что вы сами определить не сможете — мне придётся опросить всех выживших после набега на восточные деревни. Последнее условие: беспрекословное повиновение и доверие со стороны воинов и даже старейшин, иначе ничего не выйдет. Подумайте, — довершил Келеф.
Наутро, ещё до зари, Надани разбудила служанку и велела ей разыскать Танату и незамедлительно привести женщину в крепость. Та вошла, обежала любопытным взглядом кабинет, угодливо поклонилась хозяйке. Надани усадила её в кресло и, собравшись с духом, заговорила спокойно:
— Я прошу тебя поселиться в крепости — комнат здесь много, выберешь, какие понравятся. Детей можешь взять с собой.
Женщина уставилась на неё бесцветными глазами.
— Что случилось, дорогая? — участливо вопросил она.
Госпожа Одезри тяжело вздохнула.
— Уан вчера увёз моего сына.
— Ах! — Таната схватилась ладонями за щёки.
— Я долго расспрашивала Хина по возвращении, где он был, что они делали — слова не вытянуть, — Надани медленно опустилась в своё кресло. — Какое он имеет право настраивать против меня моего же ребёнка? Почему думает, что может забирать его, даже не сказав мне?!
— Ай, ай, ай, — сочувственно и возмущённо сказала летни. — Гад же какой! Змею ты пригрела, милая. Змею, змею страшную.
— Что мне делать?
Столь серьёзного вопроса Таната не ожидала. Она зачмокала губами, чтобы потянуть время.
— Тут же, дорогая, — наконец, заговорила она, — дело-то непростое. Всяко-разное бывает, по-разному случается. Вот, например, ежели он силой его увёз — это одно будет. Да потом напугал, молчать заставил. Да, это одно. А вот коли не силой…
— Как: не силой?! — возмутилась Надани.
— Обманом там, — заулыбалась летни. — Поманил чем, пообещал. Вот это-то оно, милая, куда страшнее будет. Дети ведь доверчивы они.
Госпожа Одезри, хмурясь, пристально смотрела на советчицу.
— Так как же быть? — нетерпеливо спросила она.
— Прежде надлежит разобраться, — мягко, проглатывая иные слоги, объяснила ей Таната. — Давай-ка, дорогая, мы обе с твоим сыном поговорим. Сбился он с пути — а мы его поправим, боится — а мы это почуем. Верный пример ему нужен.
Надани поправила волосы.
— Только где же этот пример найти? — спросила она. — Всё об отце рассказывать?
— А чем же плохо? — удивлённо распахнула глаза летни. — Позови-ка его, не робей. Тут ведь робеть нельзя — кажется, упустишь самый чуток, а оно потом вот так вот выходит. Хуже ведь будет, если его сейчас на верную-то дорожку не свернуть.
Орур спал как всегда крепко — ему не мешали храп, стоны раненых, шорохи и возня. Он пробудился от резкого, предрассветного холода; прищурившись, рассмотрел в синеве, как скорчились и съёжились люди, лежавшие везде вокруг. Иные прижались к другим, пытаясь согреться, кто-то беспокойно бормотал во сне. Сторожевой сидел у края лестницы, свесив ноги вниз, и глядел на исчезающие звёзды.
Старейшина оглянулся на крепость. Темнота скрывала небрежную убогость каменной кладки, милосердно прятала от глаз мусор во дворе. Летень поднялся, размял затекшее и одеревеневшее от холода тело и неторопливо, переступая через лежащих, пошёл к мосту. Тот был поднят, Орур некоторое время постоял, глядя на него. В каменном мешке крепостных стен он чувствовал себя, точно птица, пойманная в клетку. Подумав, он вернулся к лестнице, у которой видел сторожевого, и начал подниматься по ней, намеренно громко ступая. Стражник даже не повернул голову в его сторону.
