"То, что не убьет меня, сделает сильнее", — подумал он.
Сергиас казался спокойным, хотя румянец щек, выдавал его возбуждение. Глаза Карикаса встретились с глазами Сергиаса, безумными и напряженными глазами зверя, решившегося на последний бросок.
Долго еще спорили историки Лирании, кем же все же был Сергиас? Сейчас же Карикасу стало ясно: он имеет дело с одержимым упрямцем.
Пауза затягивалась.
— Пришел сказать, что моя партия проиграна? — спокойно сказал Сергиас.
"Смиренные да будут вознаграждены" — Подбодрил себя Карикас.
— Да, но у вас есть еще что-то, что вы и ваш брат можете сказать его величеству.
— Жореса больше нет, — нервно ответил Сергиас.
— Что случилось с мессиром Жоресом? — удивился Карикас.
— Только не стоит делать вид, что вам интересно, Карикас, — усмехнулся Сергиас, безвольно взмахнув рукой, — мой брат. Тот, кто никогда не пил! Погиб в пьяной драке. Представьте себе, Карикас!
— Соболезную вам.
— Хватит, — вскричал Сергиас, — Мы с вами не на приеме, чтобы обмениваться дежурными фразами и любезностями.
Повисла пауза. Сергиас безвольно сидел в кресле, Карикас продолжал стоять. Сергиас встал и прошелся по кабинету, снова сел в кресло.
— Судьба играет с нами странные игры, — тихо заговорил Сергиас, — я мечтал так же прийти к вам, в ваш разоренный дом и так же говорить с вами, как с побежденным.
— Мессир, я уполномочен доставить вас в Лебедь-град.
— Чтобы меня казнили, как я казнил Микаэлоса?
— Мессир Микаэлос жив, правда не очень здоров, но за ним наблюдают королевские лекари, вы казнили не того человека. Впрочем можете не переживать на этот счет: по традиции людей, подобно которым вы ведете себя, так и стоит поступать, — спокойно ответил Карикас, — вас же никто казнить не собирается, вы будете осуждены и сосланы, так сказал король. Ваша жизнь будет при вас.
Сергиас встал и отошел к книжной полке, которых у Микаэлоса всегда было больше чем достаточно, долго с невыразимой нежностью гладил корешки книг, как будто прощался с любимыми питомцами.
— Жизнь? — хрипло переспросил он, спустя минут десять, — Жизнь раба? Нет, это не по мне!
— Ваша жизнь, лишь в ваших руках — вам решать, — улыбнулся Карикас.
Сергиас резко обернулся, его глаза пылали свирепой яростью.
— Ты… ты, — он задыхался от гнева, — ты, что мне предлагаешь?
— Мессир Сергиас, вы забываетесь! — спокойно возразил Карикас.
Сергиас мгновенно овладел собою.
— Вы правы, мессир, — он покрутил в руках какую-то безделушку.
Внезапно Сергиас схватил со стены один из спиногрызов и бросился на Карикаса. Тот кубарем бросился в ноги противника и сшиб графа на пол, спиногрыз улетел под стол. Карикас встал и оказался возле окна.
— Ты думаешь, что я так просто отдам тебе все, что задумал? Пусть и то, что погибло по глупости? Ты ничего не получишь! — рычал Сергиас, поднимаясь.
— Граф, успокойтесь, уймитесь! Я не желаю вам зла! Я лишь представитель его величества!
Следующее движение Сергиаса было стремительным настолько, что Карикас не успел отреагировать. Граф Дорес кинулся на него и опрокинул на подоконник, мелодично зазвенела открывшаяся рама. Кувыркаясь в последнем полете, они приближались к земле. Сергиас мертвой хваткой вцепился в Карикаса. Советник короля судорожно соображал, что можно сделать, чтобы спасти обоих. Он открыл свои крылья, они еле выдерживали его самого, и полет все ускорялся. Одно крыло Карикаса предательски хрустнуло, он взвыл от боли, но смог ударить Сергиаса так, что сломал ему челюсть, от неожиданности граф разжал руки. Воя от боли, Карикас снова раскрыл свои крылья, его еще раз дернуло, крыло окончательно сломалось, но до земли оставалось не так уж и далеко, он приземлился жестко: сломал ногу и ребро, вывихнул руку, но все-таки остался жив. Неподалеку лежало все изломанное тело Сергиаса. Когда советник короля очнулся, то подполз к нему и коснулся его шеи: Сергиас был мертв.
"Может быть, это и к лучшему?" — подумал Карикас.
Вечером того же дня началось очищение Эолиса силами соседних деревень и городов.
Запряженная цугом карета отправилась из становища людей на восток. На козлах сидел Влад, он знал, куда надо ехать, ему одному была ведома эта тропа. В карете на плече у Сорокамоса спала Аланка, сам герцог дремал, напротив них в горячечном бреду металась Занка. Она заснула сразу же, как только села в карету, ей казалось, что так комфортно она уже давно не размещалась, все удобнее, чем в яме. Ей снилось топкое болото, где они с Мекелесом чуть не погибли, когда вышли из замка, иногда мелькали во снах лица людей, с которыми она делила черствый хлеб в яме. Снилась одна полоумная старуха, которой оказалось всего тридцать лет, она постоянно что-то твердила на счет конца рода людского. Из ее беззубого, изъеденного цингой рта вырывались проклятия и хула всем богам, когда-либо существовавшим на этой земле, иногда всем, кто сидел в яме, становилось страшно: не прогневаются ли боги и не пошлют ли этой безумной меч карающий. Но боги были терпеливы к этой лысой и грязной тридцатилетней старухе в рванине. От брезгливости и страха Занка очнулась и вскрикнула.
Карета ехала по узкой тропинке известной только Владу, становилось все холоднее, а солнце словно передумало вставать. Единственная, кто радовался возможности созерцать пусть грязный, но изначально белый снег — была Аланка. Влад, видевший белый снег впервые в жизни был удивлен. Карета подскакивала на кочках и корнях, никто не мог сказать, сколько они ехали, ясно, что очень долго, но, сколько конкретно? — на этот вопрос ответа не было, словно как только они въехали на болота — время остановилось.
— Я вижу замок, — через какое-то время крикнул Влад.
Карета еще немного потряслась по корням и ухабам и, наконец, остановилась. Аланка, Сорокамос и Занка вышли из кареты.
— Герцогиня, вы нас не проводите? — Сорокамос грубо ухватил Занку за локоть и толкнул вперед. Тут же подсуетился Влад, он подхватил Занку под локоток и, хоть был вдвое ниже ее, смог подстроиться под ее шаг.
— Не вздумайте делать глупостей, — тихо шепнул он.
Занка о глупостях и не думала, она шла по уже известной ей тропинке между статуями древних людских королей. Аланка, прижавшись к Сорокамосу, рассматривала окружавший их сад, ее пугала ухоженность веками запущенного сада. Сорокамос рассматривал лица королей, повторяя про себя историю людей, которую, как и обычаи, прекрасно знал, в полутьме сада, лица имели каждое свое выражение, как будто бы статуи были живыми.
