— Этого раньше никогда не случалось, — сказал он.
Люси поднялась на ноги. Лежать одной показалось ей унизительно. К тому же, ей вдруг показалось, что он вообще ничего не слышал из того, что она ему недавно рассказала.
— Чего никогда не случалось? До чего?
Он развернулся к ней и обхватил ее лицо руками. Она затаила дыхание. Он был так близко. Его губы сейчас почти соприкасались с ее. Люси даже больно ущипнула себя за бедро, чтобы убедиться, что все это ей не снится. Больно. Нет, сейчас она точно не спала.
Затем он стремительно рванул в сторону. Он стоял перед ней, учащенно дыша, крепко прижав руки к телу.
— Расскажи еще раз, что ты видела.
Люси повернулась лицом к озеру. Прозрачная голубая вода нежно окутывала берег, и ей захотелось туда нырнуть. Сделать то, что делал Даниэль в последнее время, когда был слишком напряжен. Так почему бы и ей не сделать этого?
— Ты очень удивишься, услышав это, — отрешенно проговорила она. — К тому же, мне совершенно не хочется сидеть здесь с тобой и рассказывать, насколько я безумна.
Даниэль не ответил, но она почувствовала на себе его взгляд. Когда она наконец осмелилась обернуться на него, то увидела что он выглядет встревоженным и каким-то бесконечно грустным, словно смирившимся с чем-то, зрачки его глаз были сейчас расширены так сильно, что его серые глаза казались почти черными. Она поняла, что опять чем-то сильно разочаровала его. Конечно после ее полубезумного признания, каким же еще ему было выглядеть. Но почему он казался ей таким измученным?
Он шагнул ей навстречу и склонился так, чтобы заглянуть ей прямо в глаза. Люси с трудом могла это выносить. Однако, сдвинуться с места было еще труднее. Нарушить охватившее ее оцепенение мог только сам Даниэль, который сейчас, закрыв глаза, склонялся к ней все ближе и ближе. Его губы приоткрылись в ожидании. Она боялась даже вздохнуть.
Она закрыла глаза и приблизила свое лицо к нему, тоже приоткрыв губы.
Она ждала.
А поцелуй, ради которого она была готова умереть, все не наступал. Она открыла глаза, в растерянности от того, что ничего не происходило, только слышался шорох травы под ногами. Даниэль ушел. Снова. Она удрученно вздохнула, даже не удивившись этому.
Было что-то странное в том, чтобы наблюдать за тем, как он шел обратно к лесу. Люси вдруг показалось, что она, подобно самому лучшему охотнику, без особого труда по едва заметным приметам находившему свою жертву, с легкостью может отыскать след Даниэля. Правда, не считая того, что этот конкретный след был слишком необычным. Это было чем-то большим, более четким, и в то же время, менее уловимым.
Будто фиолетовое свечение освещало его обратный путь через лес. Оно напомнило ей, тот странный свет, который она видела во время пожара в библиотеке. Она определенно там что-то видела. Она оперлась на камень и отвела взгляд в сторону, потом сморгнула и потерла глаза. Снова посмотрела вслед Даниэлю. Но ничего не изменилось. Она словно смотрела через неправильно подобранные очки: старые дубы и трава под ними, и даже птицы на ветвях, все казалось размытым и будто дрожащим, похожим на колеблющийся воздух, если смотреть на него через пламя костра. И все вокруг просто купалось в приглушенном фиолетовом свечении, и это свечение издавало едва уловимый шум. Она испуганно обернулась, озираясь вокруг, как если бы искала врага, притаившегося где-то рядом, испуганная тем, что означали для нее эти перемены.
Что-то опять происходило с ней, а она не могла никому рассказать об этом. Она постаралась сосредоточиться взглядом на озере, но даже оно вдруг показалось ей темнее, каким-то почти нереальным.
Глава 13. "Соприкасаясь с источником"
Люси слышала звук своих шагов, гулко отражавшихся от покрытия парковки "Меча и Креста". Она чувствовала влажный ветер, вздувавший ее черную футболку. Она даже ощущала запах горячей смолы исходящий от недавно отремонтированного покрытия. Но когда она поздним субботним утром с разбега обвила руками двух, тесно прижавшихся друг к другу родителей, возле входа в "Меч и Крест", все это было забыто.
Она была так рада их видеть и иметь возможность их обнять.
Многие дни она жалела о том, насколько холодным и отстраненным было их общение в больнице, и она не собиралась совершать ту же ошибку снова. Они оба слегка пошатнулись когда она врезалась в них. Ее мама начала хихикать, а отец похлопал ее по спине ладонью в своем обычном стиле сурового парня. Его огромная камера висела у него на шее. Они выпрямились, держа Люси на расстоянии вытянутой руки. Казалось они хотели как следует рассмотреть ее, но как только они сделали это их лица омрачились. Их Люси плакала.
— В чем дело, дорогая? — спросил отец, кладя свою руку ей на голову.
Ее мама тут же принялась копаться в своей бездонной голубой сумочке в поисках платочков. Широко раскрыв глаза, она протянула один прямо к носу Люси и спросила, — Мы теперь снова вместе. Все хорошо, правда?
Нет, все было плохо.
— Почему вы не забрали меня домой на следующий день? — спросила Люси, снова чувствуя злость и боль. — Почему вы позволили им привезти меня сюда?
Ее отец побледнел. — Каждый раз, когда мы разговаривали с директором, он говорил, что у тебя все отлично, что ты снова занимаешься. Небольшое воспаление горла из-за того, что ты наглоталась дыма и небольшая шишка на голове… мы думали это все. — Он нервно облизнул губы.
— Было что-то еще? — беспокойно спросила ее мама.
Одного взгляда на родителей было достаточно, чтобы понять, что они не впервые затевали между собой подобный спор. Мама наверняка умоляла позволить ей увидеть дочь снова, а суровый отец настаивал на своем. И Люси по-прежнему не находила слов, чтобы объяснить им, что именно случилось той ночью и через что ей пришлось пройти с того момента. Да она снова вернулась к своим занятиям, хотя и не по своей воле. Да физически она была в порядке. Ее убивало другое, вся эта бесконечная череда сменяющихся эмоциональных потрясений, все эти взлеты и падения. Никогда еще она чувствовала себя более разбитой.
— Мы с мамой просто стараемся следовать правилам, — объяснял отец Люси, положив ей на шею свою твердую ладонь. Рука была огромной и тяжелой, ее вес неумолимо пригибал все ее тело вниз, мешая стоять прямо, но прошло так много времени с тех пор, как те кого она так любила были так близко, все вместе, что Люси не посмела отойти.
— Потому что мы желаем тебе только самого лучшего, — добавил ее отец, — мы были вынуждены принять слова этих людей на веру, — он указал на мрачные строения корпусов интерната, как будто они олицетворяли собой Рэнди, директора и остальных, — они более сведущи в таких делах.
— Нет, не слишком-то, — угрюмо бросила Люси, сердито глядя на неприветливые здания и неухоженную территорию. До сих пор, она мало, что понимала в порядках этой школы.
Взять, хотя бы, Родительский день. В школе постоянно говорили какое огромное значение уделяется тому, чтобы учащиеся могли встречаться со своими родителями, своей плотью и кровью. Сейчас же до обеда оставалось каких-то десять минут, а машина родителей Люси была единственной на парковке.
— Это место, совсем мне не помогает. Полная ерунда. — сердито жаловалась Люси, стараясь подбирать достаточно грубые выражения, чтобы родители забеспокоились.
— Люси, дорогая, — сказала мама, поглаживая её по волосам. Люси показалось, что мама еще не привыкла к ее короткой стрижке. Её пальцы подчиняясь давней привычке, теперь гладили ее по спине, словно следуя за призраком ее утраченных локонов. — Мы только хотим хорошо провести с тобой этот день. Папа захватил много вкусненького. Все, что ты так любишь.
Ее отец робко держал разноцветное лоскутное одеяло и плетеную корзину для пикника, которую Люси никогда раньше не видела. Обычно когда они выбирались на природу, все было намного проще: бумажные пакеты для продуктов и старая разорванная простыня, небрежно брошенная на траву рядом с речкой около их дома.
— Маринованная окра?[21] — спросила Люси неожиданно тонким детским голоском. Никто не мог бы сказать, что ее родители не постарались.
Ее отец кивнул. — И сладкий чай, и булочки с белым соусом. И натертый чеддер[22] с халапеньо.[23] Все как ты любишь, детка, — добавил он, — и еще кое-что.
Мама Люси достала из своей сумки большой запечатанный красный конверт, и протянула его Люси. В течение краткого мгновения, она чувствовала боль в животе, когда вспоминала все те письма, которые после гибели Тревора она получала. "Маньячка". "Девочка-смерть". Но потом Люси узнала знакомый почерк на конверте и её лицо озарилось широкой улыбкой.
Калли…
Она разорвала конверт и вытащила открытку, с изображенными на ней двумя девушками, занятыми укладкой волос. Внутри каждый дюйм был исписал крупным игривым почерком Калли. В открытку оказались вложенными и несколько небрежно исписанных листков бумаги потому, что в своей обычной манере подруга только начала высказывать свою мысль, а на открытке уже не хватало места.
