— Ты меня запутал, — сказал Феликс.
— Пожалуй, да, — генерал Грайден поднялся. — Тогда перестану. Завтра утром военный совет, не проспи.
Глава 17
— Как самочувствие, старый друг? — спросил отец Салливан, входя в палатку госпиталя.
— Дерьмово, — ответил бледный офицер, лежащий на узкой койке. — Вот скажи мне, Святоша, стоило это того? Ты меня пёр на себе от самого поля. Зачем?
— Я хорошо тебя знаю, Анри. Такой грешник, как ты, ещё может искупить свои грехи. Не дело умирать в той грязи.
Анри хмыкнул и откинул одеяло. Левой ноги нет, отрезали чуть ниже колена. Культя перемотана бинтом, для офицера нашли чистый.
— И что я теперь искуплю? А, дерьмо всё это. Но даже если такой, как ты, верит, что может что-то искупить, то… подай лучше вина.
Отец Салливан глиняную чашку, стоящую на столике.
— Хорошо, что я скопил денег, — сказал Анри, отпивая глоток. — Теперь буду сидеть не на паперти, а в своём собственном доме с прислугой. Так намного проще быть калекой.
— Ты всегда копил деньги, — усмехнулся священник. — Даже когда…
— Даже когда ты ещё был главным, — Анри откинулся на подушку. — Подумать только, тридцать лет с того дня, когда я пришёл к тебе… тогда ещё сопляком был. А я всё ещё считаю себя наёмником Лесного Братства, а не гвардейцем. Но нас таких мало осталось.
— Воевать вы стали намного лучше.
— Определённо, — Анри засмеялся. — Жопа только, что опытных командиров не осталось. Я отправляюсь домой, старый говноед Криди сгинул сегодня на болотах, вместо него сейчас парнишка Грайдена. Густав сдох на днях, теперь во втором заправляет уже твой, Гилберт. Я своим всем сказал, что если про тебя расскажут, то…
— Не стоило…
— Стоило, — Анри привстал на локтях. — Твой сынишка не такой, как мы, он слишком всё идеализирует. Думает, что ты был тут героем, и мы тоже герои, — он усмехнулся. — Если бы ему сказали, почему тебя зовут Святошей… ох, ладно, все мы были из дерьма, а не из золота. Но только тебя это заботило, раз ушёл в священники. Как же это всё… — он вытер пот со лба. — Лекарь велел мне спать, а я не могу спать, она всё ещё болит. Её нету, а она болит. Осталось только пить. Ну вот куда я теперь? Воюю больше тридцати лет, а теперь никому нахрен не нужен…
— Может это испытание, которое послал тебе Спаситель? — спросил священник.
— Если бы он существовал, он бы не допустил, чтобы мрази, вроде меня и тебя, жили на этом свете. Ладно, иди уже, вижу же, что сидишь и о рыбалке мечтаешь, а не о спасение душ. Спасибо, что пришёл проведать. И за то, что вытащил.
Он заулыбался, но тут же сморщился.
— Всё-таки жизнь говно, Святоша. Всегда была говном.
Отец Салливан ещё с вечера приготовил удочку, чтобы, как стемнеет, сразу пойти на своё любимое место. Гилберт уже был там, но без удочки.
— Я хочу поговорить, — сказал он.
— Хм, хорошо, — удивился Салливан. — Я тебя слушаю.
Гилберт долго сидел, собираясь с мыслями.
— Сегодня я поддался зависти, — произнёс он глухим голосом. — Я завидовал своему другу, что его уважают, что ему дали офицерскую должность, к чему я шёл несколько лет. И я злился, когда увидел, что за его проступок его наградили, а не наказали. И это меня беспокоит.
— Что он сделал? Ты про сына Грайдена?
— На болоте жил отшельник с сыном и Феликс угрожал убить ребёнка, если старик не проводит нас через болота.
— Он ему навредил? — спросил священник.
— Нет. Я сначала на него там наорал. Думал, что теперь-то все будут презирать Феликса. Но всем было на это плевать, главное, что он своего добился. Вывел людей. Правильно ли он поступил?
— Видишь ли…
— Нет, забудь, — Гилберт сложил руки перед собой. — Он поступил так, как ему было приказано. Он поступил так, как должен был поступить я. Это я должен был решить тот вопрос, а не отправлять другого. Я сам должен был заставить старика, чтобы он вывел нас. И раз уж я отправил другого, то и должен был нести ответственность. Ведь это был мой приказ. Ведь правда?
Он вздохнул и продолжил, не давая Салливану ответить:
— Он показал, что готов на решительные поступки, которые приведут к победе. Он достоин стать командиром, а не я… но…
— Тебя беспокоит что-то другое.
Гилберт почесал затылок и вздохнул ещё тягостнее.
— Да. Мне всегда казалось, что пехота Леса — это особенный отряд. Как в сказках про рыцарей, но хоть мы и не рыцари, но ведём себя не менее благородно. А может даже и более, потому что рыцари лорда Дренлига — те ещё головорезы и бандиты. Мы соблюдаем правила, мы не убиваем пленных, не издеваемся над ранеными, не приносим зла мирным людям. И вот, офицер пехоты Леса угрожает ребёнку…
— Гилберт, мне кажется, ты…
— Витаю в своих мечтах? — Гил усмехнулся. — Может так и есть, просто не хочу замечать очевидного. Но я помню твои рассказы, когда я был маленьким, в них всегда твой отряд побеждал зло…
Потому что Салливан рассказывал только хорошие истории, опуская всё плохое.
— …Многие уважительно вспоминали солдат Леса, их победы. Поэтому я так хотел сюда попасть. Ветераны знали, кто мой отец, вот и рассказывали про тебя много хорошего.
Тоже не упоминали плохое. Салливан сжал кулаки и посмотрел на Гилберта. Его родной сын, которого сам и бросил. Сын, который вырос на сказках про идеальных воинов, который не замечает, насколько все вокруг жестоки. И однажды он узнает правду. Гил решил пойти по стопам отца, не зная, кто таков его отец на самом деле.
— Что же я наделал? — тихо прошептал священник сам себе.
— Что ты сказал?
— Ничего.
Отец Салливан пытался спасти собственную душу, но обрёк на опасность своего сына. Да, у Спасителя есть чувство юмора. Рано или поздно Гилберту скажут правду. Если даже такая мелочь его расстроила, когда никого не убили и даже не изнасиловали, что он скажет о других проступках, не в пример хуже? Нет, надо оставить эти глупости и спасти сына, любой ценой. Вот только как? Какое может быть спасение души, если думаешь только о себе? Это гордыня, которую отец Салливан пытался избежать, но не заметил, как она подкралась сзади и схватила его за горло.
— Пожалуй, да, я идеалист, — сказал Гил. — Мы на опасной войне и здесь не до сантиментов. В конце концов, ведь мы выполнили свою цель…
— Поговори с сыном Грайдена завтра, — подсказал отец Салливан. — Он вроде бы хороший парень.
— Да, отличный, лучше многих, — Гилберт улыбнулся. — Зря я его обвиняю, мы же друзья. Эх, если бы ты остался в отряде, то сам бы был генералом, а я получал повышения, одно за другим.
Они рассмеялись. Салливан отвернулся, тайком вытирая глаз. Он очень давно не слышал смех сына.
— А на что походил тот отряд наёмников, которым ты командовал? До того, как он превратился в пехоту Леса и перешёл на службу к маркграфу Дренлигу.
— Ну, тот отряд был совсем другим. Это заслуга генерала Грайдена, что Лес сейчас такой. Мы вместе с ним думали над тактикой, чтобы хоть как-то противостоять рыцарской коннице. Однажды мы…
— Отец, стой, — зашептал Гил. — Ты слышишь?
Салливан прислушался. Если замереть, можно слышать шлепки, звук, который священник знал хорошо. Кто-то плывёт на лодке, а вёсла обёрнуты тканью. Он и сам частенько так нападал на ничего не подозревающего противника.
— Живо в лагерь и командуй, пока не началась паника, — шепнул Салливан Гилу на ухо. — А я подниму тревогу.
— Но ты…
— Живо беги.
Салливан ткнул Гилберта в плечо и тот тихо скрылся. Священник пошёл следом, чтобы заросли не глушили его голос. Кто-то решил сплавиться по реке и напасть под покровом ночи. Но они не ожидали, что на берегу будет сидеть священник, который в молодости выкрикивал команды, способные пробиться через ружейный и пушечный огонь.
— Тревога! — заорал он так сильно, что сидящие на ветках птицы поднялись в воздух. — На нас напали! На реке!
Где-то в лагере заревела труба, а священник бегом приспустился к своим. До этого вечера он не боялся смерти, но сейчас торопился убежать до того, как его прикончат. Ведь надо помочь Гилберту.
