Фарфоровые гренадеры вышли даже лучше, чем фарфоровые морячки. Люди мэтра Фогеля многому научились, да и технология у Рауля теперь была немного другая. Когда перед тобой не просто дух, а реальное тело — гораздо легче добиться некоторой индивидуальности у фарфорового лица. Я рассмотрела наших новеньких и убедилась, что Рауль — скульптор очень хороший. Не такой, как Глена: Глена старалась сделать очень красиво, а Рауль — особые чёрточки ухватить, может, даже характер в некоторой степени.
И каучук в мастерской начали использовать основательно, работать с ним тоже научились здорово. В какой-то степени он заменял фарфоровым мускулатуру, ну и само искусственное тело стало плотнее и в то же время гибче. Ватные мундиры — тяжеловаты. Мы планировали морячков тоже доработать со временем.
А привязывали мы всех бойцов двумя Узлами. Третий Узел — после победы. Я им так и объяснила: мессиры, милые, так воевать будет удобнее: не больно, если ранят. А человеческое тепло мы ещё успеем получить. Вот разобьём врага, выгоним ад в его логово — и будет тепло. И осязание, и живая ранимость, и вот это всё… Божье всё, в общем.
А гренадеры, между прочим, вели себя гораздо несерьёзнее, чем моряки. Видимо, потому что только что были живые, не отвыкли ещё. В часовне — ещё туда-сюда, а как только вышли, так и начали тыкать друг в друга пальцами и хамски ржать.
— Смотри-ка, Боур-то не сказал, что у него на носу бородавка была!
— Дамочкам нравиться хочет!
— Ой! Ой! Усы! Усы-то! Генеральские!
— Глазки всегда хотел голубенькие, га-га-га!
— Грудь-то, а⁈ Колесом! Грудь-то!
— Орденов влезет — воз!
— Холлир-то, братцы, чёлку себе отпустил! Воши не заведутся, так моль съест!
— Одно плохо, мессиры: рома не тяпнешь!
И Барн ржал и тыкался вместе со всеми, его тискали и обнимали, физиономия у него была блаженная — я понимала. Я вот так же обнимала Вильму, каждый день, каждый раз — никак не могла успокоиться: вот, не дух, тело, какое угодно, но тело.
Дух — это в чём-то утешительно, но… я уже успела понять: всё равно нестерпимо.
Человек уже не твой, а Божий.
А эти обормоты — они пока ещё были наши.
Клай вышел с Фрейном из часовни, простился с наставником — и быстренько навёл порядок в войсках:
— Мессиры, в шеренгу по двое — стройся! Смирно! Так. Эшелон уходит завтра, в три часа пополудни. Вам всем разрешён отпуск до часа пополудни. Кто родом из провинции — может посмотреть на столицу. Эрик и Тэшли могут сходить домой… только не напугайте родных. Холлир, было бы правильно навестить Дэгли в госпитале, он хотел тебя видеть. Сбор на вокзале, вторая платформа. Пока едем не на фронт, а на переформировку. Вольно, разойдись.
Кажется, единственное, что огорчало наше фарфоровое воинство, когда оно разбредалось парами-тройками, — это невозможность бухнуть на прощанье. В этом, пожалуй, было что-то от существования в виде духа… но человек жив не хлебом единым, что ни говори.
Деликатный Барн ушёл с друзьями. И правильно: с его благородием же остался живой некромант, чего там… Его благородие воркует с девушкой, нечего стоять у них над душой. Недурное у Барна чутьё, подумала я, а Клаю сказала:
— Ты уже, кажется, годишься в генералы. Командуешь так, что и лошадь встанет смирно.
— Злая леди-рыцарь, — сказал Клай с явственной улыбкой в голосе.
Мы стояли у часовни и держались за ручки, как влюблённые детишки, — но мне было никак его не отпустить. То же самое: ощущение живого, осязаемой плоти, даже если держишь кости и бронзу, затянутые лайкой офицерских перчаток.
Я его держала — и страшно было отпустить.
Некромантка, извращенка, маньячка. Был совсем живой — не понимала, стал на две трети мёртвый — так остро поняла, что Дар жжёт и сердце режет.
— Можно позвать тебя на свидание? — спросил Клай. — Весна, фонари, набережная… гулять до рассвета?
— Можешь позвать, только я откажусь, — сказала я. — Меня ждёт Виллемина. Поговорить надо, а получается только урывками. Я думала, хоть после бала получится, а она из бального зала сбежала в Штаб… я её почти не видела с тех пор.
Клай кивнул, а меня разрывало от тоски: от тоски по нему, от тоски по Вильме, от тоски по миру… Я устала. Мне хотелось хоть немного тишины. Чтобы мы с Вильмой сидели на нашем любимом диване с ногами, чтобы между нами уютненько устроилась Тяпка, чтобы с нами были Валор и Клай, чтобы тихонько тикали часы, можно было болтать — и спешить было бы некуда…
— Вы так скоро уезжаете, — сказала я в досаде. — Я думала, у нас ещё дня три есть.
— Так ведь нечего нам делать в столице, — сказал Клай. — А на фронте каждый человек на счету. Тем более — мы… знаешь… мы ведь можем в самое пекло. Мы очень, очень полезны будем, милая леди.
— Ты сказал: на переформировку, — напомнила я.
— Угу, — сказал Клай со сложным выражением, с какой-то печальной гордостью. — Наверное, нас раскидают по разным частям. Сапёры, разведка… мало ли где ещё могут понадобиться фарфоровые… Подстрелят тебя — пулю вытащишь плоскогубцами и свободен, удобно. Мы очень, очень хорошие солдаты. Хорошие и ценные. Может, остаться в армии после войны?
— Если дослужишься до генерала — запросто, — я его почти обняла и поправила сивую чёлку. — О! От тебя пахнет приятно. Нероли?
Клай польщенно хмыкнул и мотнул головой. Он был прав, я чуяла леденцовый запах клея для кукольных париков, это он мне нравился с детства, но… пусть. Пусть так. Пусть думает, что я думала, будто он для меня надушился.
И в этот момент меня вдруг накрыло ледяной лунной волной Силы. Это было так неожиданно, что я шарахнулась, чуть не подпрыгнула:
— Вампир! Опять⁈
Олгрен вышел из тени часовни. В адмиральском мундире давным-давно прошедшей эпохи, грозный, как кит-орка, и живописный до невозможности, самодовольно ухмыляясь во все клыки:
— Я пришёл служить вам, тёмная леди. Или нынче надо сказать «леди-рыцарь»?
Вот откуда вампиры узнают все последние новости и сплетни? Хотя… а кто бы помешал какому-нибудь особо наглому юнге Олгрена слегка покрутиться на балу? По Дворцу они ходят свободно… а простецы бы и не заметили.
— Служить — это хорошо, — сказала я. — Но я не звала. У тебя есть новости?
Олгрен чинил насмешливый политес — не иначе как у Валора набрался:
— Осмелюсь пригласить тёмную леди в мои личные апартаменты. Если это возможно.
Мне стало самую малость не по себе. Это легко сказать — «апартаменты!» Знаем мы ваши апартаменты! Где-нибудь на стыке сна с явью, наполовину нереальные. А ходить по снам — занятие неприятное, у меня даже заныл обрубок пальца на клешне.
Но Тяпке идея явно понравилась, она хахала и виляла всем телом: в гости же идём, в гости! В гости — хорошо. И Олгрена она за что-то любила.
Предположу, что он украдкой угощал Силой чужую собаку. Просто подлизывался к ней и подманивал. Старый дохлый морской змей.
И, как всегда, догадался, что нужно сказать, чтобы я решилась. Старые вампиры читают людей, как книгу, даже некромантов.
— Мэтр Клай, — дружески сказал Олгрен, — не согласились бы вы сопровождать тёмную леди? Кажется, она считает, что навещать одиноких мужчин в Сумерки — несколько неприлично.
— Не в этом дело! — рявкнула я.
— Мы, конечно, пойдём, — сказал Клай. — Во всяком случае, до рассвета я совершенно свободен, милая леди.
— Славно, — удовлетворённо кивнул Олгрен. — Что ж, леди и мэтр, пройдёмте к зеркалу.
Ну да, подумала я. Зеркало в холле госпиталя явно не просто так повесили. Продуманно.
И, как я и думала, это прошло жутковато.
На нашей стороне — электрическое освещение, трезвая реальность, в которой кто угодно почувствует себя уютно, а на той стороне зазеркалья — каюта, как мне показалось, давным-давно затонувшего фрегата. Тёмное резное дерево, поросшее мхом, вышитая золотом обивка стен поседела от времени, древние карты, большой глобус, навигационные приборы на столе, тяжёлом, как могильная плита… И свечи в подсвечнике из почерневшей бронзы горят синими огнями.
